Дмитрий Константинович Равинский,
старший научный сотрудник
научно—исследовательского отдела библиотековедения РНБ, кандидат педагогических наук. Автор ряда разделов учебника для вузов «Библиография художественной литературы
и литературоведения» и др.

Как совместить принципы интеллектуальной свободы
и желание защитить читателей от влияния «опасной» информации? Опыт дискуссионного обсуждения сложнейшей проблемы, накопленный
в демократических странах, демонстрирует пути
ее конституционного решения
и выявляет неминуемые противоречия.

Характерной чертой нашей библиотечной прессы последних трех-четырех лет, на мой взгляд, является интерес к проблемам библиотечной этики, библиотечной конфликтологии, библиотечной психологии. Все-таки технократический подход (когда кажется, что вот дали бы нам ресурсы, как на Западе, и мы бы показали, как надо работать) уходит в прошлое. Постепенно становится понятно, что ресурсы проблему не решат, и очевидно, что главные (незаметные начальственному взгляду) проблемы — психологические.
Поэтому сегодня для нас особенно важен зарубежный опыт, но не тот, что традиционно преподносился как «передовой», который следовало «внедрять», а мучительный опыт разрешения сложных, «проклятых», в принципе вряд ли разрешимых социальных вопросов, которые встают перед библиотечными работниками во всех странах мира. Впрочем, проблема, о которой пойдет речь в этой статье, встает перед библиотекарями не во всех странах, а только в демократических.
Речь идет об отношении к тем категориям материалов, которые, по мнению многих достойных граждан, являются «вредными», «опасными» для читателей, в особенности — для детей и подростков. Понятно, что в недемократических странах все, что не нравится властям, относится к таковым и автоматически подпадает под запрет. В открытом же обществе эта проблема приобретает сложный, мучительный характер. Представляется, что для нас — российских библиотекарей — она важна именно в сегодняшней ситуации. Ведь, с одной стороны, постоянные ссылки на декларации зарубежных библиотечных объединений, обосновывающих принципы интеллектуальной свободы, могут создать впечатление, что какие-либо ограничения доступа в корне неприемлемы. А с другой — ссылки на то, что «и у них тоже ограничивают», могут послужить оправданием репрессивных действий.
Под понятие «вредных» могут, как известно, подпадать самые разные категории материалов. Автор одной из работ, посвященной протестам против изучения в школах и наличия в школьных библиотеках тех или иных материалов, насчитал более двухсот категорий.
Но обычно выделяют три категории материалов, доступность которых и в демократическом обществе становится предметом дискуссии. Это материалы эротического характера, прежде всего те, что определяются как порнографические; изображение насилия, прежде всего — физического, то, что журналисты называют «порнография ближнего боя»; пропаганда ненависти. Последняя категория включает и демонстрацию пренебрежительного отношения к расовым, религиозным и этническим меньшинствам.
Во всех цивилизованных странах существуют законы, ограничивающие оборот материалов непристойного характера. Принципиально важен при этом вопрос о том, существует ли связь между порнографией и преступлениями сексуального характера. Такой, например, влиятельный и компетентный специалист, как экс-глава ФБР Эдгар Гувер, считал подобную связь установленной: «Мы знаем, что ошеломляюще большое число сексуальных преступлений связано с порнографией. Мы знаем, что маньяки читают “это” и находятся под ее влиянием. Я убежден — порнография основная причина сексуального насилия. Я верю, что если бы мы могли ограничить распространение подобных книжонок среди впечатлительных детей и подростков, мы значительно снизили бы пугающие темпы роста преступности».
Не все, однако, разделяют убеждение Гувера, ссылаясь на данные исследований. Опрос, проведенный среди мальчиков средних и старших классов небольшого городка на Среднем Западе США, показал, что только 2% «впечатлительных детей и подростков» узнали про ЭТО из «книжонок», а более 90% — из разговоров с приятелями. Больше того, высказывается мнение, что порнография не только не провоцирует преступления, но, напротив, их предотвращает. Так, статистика показывает, что после того как в США в 1967—1969 гг. были отменены антипорнографические законы, количество изнасилований уменьшилось, а количество преступлений на сексуальной почве против детей сократилось на 85%!
Таким образом, можно констатировать, что проводимые в разных странах исследования дали аргументы в пользу как одной, так и другой точки зрения. В некоторых штатах США существует закон, согласно которому жертвы преступлений на сексуальной почве могут требовать финансовой компенсации от издателей порнографической продукции, т. е. признана ответственность последних за преступления. В большинстве штатов, однако, таких законов нет.
В свою очередь, связь между изображением насилия в книгах и, особенно, на экране и насилием в жизни можно считать доказанной. Серьезные исследования, проведенные в разных странах, свидетельствуют, что подростки, уделявшие повышенное внимание подобным фильмам, склонны к совершению преступлений в более зрелом возрасте. Считается, что опасно не условное изображение насилия в боевиках, а насилие документальное, и это привело к введению ограничений в телевизионных новостных передачах.
Что же касается «пропаганды ненависти», то рассуждения авторитетных западных библиотекарей (например, Марианны Тэкс Чолдин) о «пылящихся на библиотечных полках томах «Майн Кампф» кажутся нам излишне оптимистическими.
Налицо существование серьезной проблемы, затрагивающей самым непосредственным образом и библиотеки. Сопоставим опыт двух стран.
Законодательную систему, ограничивающую распространение «вредной» литературы, можно продемонстрировать на примере страны, в которой законы традиционно уважаются и исполняются, — Федеративной Республике Германии.
В Германии цензуры нет. Это определено ее конституцией: заключительная фраза статьи 5, параграфа 1 гласит: «Цензуры быть не должно». Действительно, ее нет в смысле предварительного одобрения властями печатной и другой информационной продукции. Право на свободу мнения и свободу информации является одним из основных в германском обществе. Тем не менее это право имеет границы, определяемые законами и только законами — Уголовным кодексом, Законом о защите юношества, фундаментальным правом на личное достоинство.
И есть категории материалов, которые этими законами определяются как неприемлемые: призыв к агрессии и войне; распространение пропагандистских материалов организаций, запрещенных конституцией; призывы к криминальному насилию; изображение насилия и возбуждение расовой ненависти; оскорбление религиозных верований, религиозных общин и идеологических ассоциаций; распространение порнографии; клевета и диффамация.
Очень важно, что большинство из них запрещены для общественного распространения. Это означает, что взрослые люди могут хранить такие материалы, но им запрещено их распространять. Только в немногих случаях запрет распространяется даже на хранение. Это, например, жесткая порнография (т. е. порнография, изображающая насилие или унижение человеческого достоинства) и разжигание расовой ненависти.
Данное различие самым непосредственным образом касается работы библиотек. Они могут приобретать и хранить материалы, запрещенные для общественного распространения. Могут даже выдавать их взрослым читателям, представившим письменное заявление, что данный материал будет использоваться ими лично и строго в научных целях. Согласно германскому законодательству, предоставление материалов индивидуальным пользователям не является общественным их распространением. Только показ таких материалов на полках открытого доступа подпадает под запрет. Разумеется, материалы, запрещенные полностью, в библиотеках отсутствуют. Исключение составляют научные библиотеки — понятно, что коллекция по истории Германии ХХ века не будет полной без документов, содержащих пропаганду расовой ненависти.
Ситуация в Германии имеет еще одну характерную особенность: библиотекари свидетельствуют, что не сталкивались с попытками каких-либо общественных или религиозных групп (включая лютеранскую и католическую церкви) повлиять на библиотечное комплектование. Законопослушные немцы доверяют все закону.
В отличие от этого, в Соединенных Штатах отсутствует юридическая система регулирования доступности материалов, аналогичная германской, хотя опыт отдельных штатов предоставляет немало любопытного. Так, в Индиане несколько лет назад собирались издать закон, позволяющей и приговорить библиотекаря, виновного в распространении литературы, которую официальные лица сочтут порнографической, к $5000 штрафа и одному году тюрьмы. Правда, этот закон не прошел.
В США очень заметны попытки различных общественных и религиозных групп внести свой вклад в регулирование чтения сограждан. Еще во времена «Великой депрессии» 1930-х годов католическая Национальная Организация за Достойную Литературу (НОДЛ) повела борьбу за то, чтобы оградить американцев от «недостойной литературы», под которой понимались, прежде всего, обильно народившиеся в те годы комиксы и бульварные журнальчики.
В 1957 году католические епископы США выступили со специальным заявлением по поводу их отношения к цензуре. Заявление подтверждало право американцев на свободу выражения, предусмотренное Первой поправкой к Конституции США, но оговаривало, что это право не абсолютно и что как Церковь (относительно своей паствы), так и правительство имеют право на цензуру. Епископы отметили, что в Соединенных Штатах закон — в тех случаях, когда речь идет о конституционных правах, — «определяет границы свободы с максимально возможной деликатностью», и поэтому остается «широкое пространство между юридически наказуемым и морально приемлемым». Епископы провозгласили, что такие организации, как НОДЛ, не осуществляют цензуру, но просто реализуют право американцев выражать свое мнение в защиту интересов родителей и детей.
Спустя несколько десятилетий проблемы «недостойной» литературы остаются в фокусе внимания американской общественности, причем период либерализма шестидесятых и, в меньшей степени, семидесятых годов сменился эпохой неоконсерватизма.
Вопрос о «чистом» чтении вновь стал актуален для многочисленных общественных организаций и «групп граждан», озабоченных эрозией моральных ценностей в американском обществе. На сей раз ведущую роль в этом движении играли группы, стоящие на позициях протестантского фундаментализма и политически ориентированные на правое крыло республиканской партии. Среди самых известных организаций этого толка — «Внимание — семье» (Focus on the family) и «Совет по исследованиям семьи» (Family research Counsel). Библиотеки оказались едва ли не главным объектом деятельности этих и подобных организаций. По словам одного из исследователей, «вместо того, чтобы бороться с могущественными медиа-гигантами, производящими львиную долю медиа-продукции «для взрослых», правые радикалы сосредоточились на более удобной во всех отношениях мишени — публичных библиотеках».
Американская библиотечная ассоциация вплоть до 1930-х годов не занимала четкой позиции в отношении цензуры. Только в конце тридцатых, в связи со скандалом вокруг книги Джона Стейнбека «Гроздья гнева», Ассоциация сформулировала свой взгляд на проблему. В 1939 году был принят документ, получивший впоследствии название Библиотечного билля о правах. Он провозглашал требования непредвзятого отбора материалов, сбалансированности фондов и предоставления библиотеками помещений для собраний, отражающих разные точки зрения. В 1940 г. в рамках Ассоциации возник Комитет по интеллектуальной свободе, ставший главным организатором борьбы против попыток повлиять на подбор книг и доступ к ним в библиотеках.
Тем не менее даже после того как Ассоциация заняла твердую позицию по поводу библиотечной цензуры, она еще долго не формулировала своего отношения к цензуре вне библиотек. Лишь в 1953 году Ассоциация совместно с Американским советом книгоиздателей выпустила совместное заявление, известное под названием «Свобода читать». В нем говорилось, в частности, что законы о непристойности должны жестко применяться, но «в нашем обществе нет места для экстралегальных попыток контролировать вкусы других, ограничить чтение взрослых произведениями, приемлемыми для чтения подростков, или воспрепятствовать усилиям писателей достичь художественной выразительности». Начиная с 1960-х годов (можно считать вехой создание в 1967 г. Группы по интеллектуальной свободе при Американской библиотечной ассоциации) и по сегодняшний день официальной позицией американских библиотекарей остается «отстаивание интеллектуальной свободы и противодействие любым попыткам ограничить доступ к информации, от кого бы они не исходили и какими бы благими намерениями не оправдывались».
Эта позиция многократно фиксировалась в декларативных документах АБА и отстаивалась в выступлениях ее ответственных представителей. Однако в какой мере эта провозглашенная АБА позиция разделяется всеми американскими библиотекарями и насколько она соответствует реальной, повседневной практике библиотек? Не касаясь здесь деятельности таких групп, как «Библиотеки, дружественные семье», выступающих против АБА с консервативных позиций, приведу цитату из статьи авторитетного библиотековеда Алана Пратта: «“Свобода читать!” — одно из тех знамен, вокруг которых охотнее всего собираются библиотекари. Лично я скептически отношусь к искренности подобных заявлений. Я поверю, что библиотекари действительно придерживаются подобных взглядов, когда я увижу в библиотеках собрания книг, отрицающих Холокост; когда мне покажут на полках экземпляры «Протоколов сионских мудрецов» и «Поваренной книги анархиста»; когда в аудиосекции я найду записи программ Гордона Лидди; когда увижу жесткую порнографию на открытом доступе и икс-рэйтед* фильмы в видеоколлекции. В подобных случаях библиотекари не могут прибегнуть ни к одной из двух своих любимых отговорок: 1) никто не хочет этого; 2) мы не можем себе этого позволить по финансовым соображениям. В каждой общине есть люди, которые хотят вещи такого сорта. Что же до бюджетных проблем, то есть издания, которые библиотекари не возьмут даже в подарок. Спросите об этом любого члена Общества Джона Бёрча, который пытался подарить издания своей организации местной публичной библиотеке»1 .
На основании этих слов можно обвинять американских библиотекарей в лицемерии, но представляется, что разумнее говорить о необходимой осторожности, добровольном отказе от опасных игр с пределами интеллектуальной свободы.
Принятая АБА концепция — никакой дискриминации в доступе к информации — означает, что отвергается дискриминация не только по национальному, религиозному, половому и т. д. признакам, но и по возрасту. Как признают сами лидеры АБА, это остается наиболее уязвимым моментом. Надо добавить, что важен еще принцип «прайвеси» — права на конфиденциальность. Отказы библиотекарей сообщить родителям, какие книги выбрали в библиотеке их дети, встречают недоумение не только со стороны домашних деспотов.
Тем не менее противодействие цензуре остается краеугольным камнем профессиональной идеологии библиотекарей. Эту позицию с присущей ему публицистической яркостью выразил главный редактор печатного органа Американской Библиотечной Ассоциации Library journal (ставший затем президентом АБА) Джон Берри. «Библиотеки подвергали цензуре короли и императоры, священники и проповедники, раввины и аятоллы, управляющие и комиссары, республиканцы и демократы. Правоверные всегда начинают с того, что сообщают нам о надвигающейся «опасности». Они предупреждают, что ситуация становится все хуже, и вот почему мы нуждаемся в их «защите» от богохульства, сексуальных действий и наклонностей, революционных призывов и других способов самовыражения, которые оскорбляют их чувства. Они всегда стремятся напугать нас, объясняя, как свобода высказываний развратит наших детей. От этого они всегда переходят и к защите взрослых. Когда следующие правоверные выступят со своими «исследованиями», чтобы показать, насколько серьезнее стала опасность сегодня, как она угрожает нашим детям, не поддавайтесь. Не попадайтесь на эту удочку: ситуация станет гораздо хуже для всех людей, и для детей в том числе, когда они смогут закрыть вашу библиотеку, заглушить ваш голос, сжечь ваши книги и отправить вас в тюрьму»2.
Эта блестящая тирада может показаться несколько риторичной (особенно после 11 сентября 2001 г., когда опасность продемонстрировала свою реальность), но трудно оспорить ее основной пафос. По-видимому, проблема, затронутая здесь, не имеет однозначного решения. Следует помнить, что демократия определяется не соотношением разрешенного и неразрешенного, а возможностью реализации своих прав разными общественными группами и отдельными гражданами. Право на свободное выражение своего мнения — одно из главных в демократическом обществе. Но родители имеют право — а вероятно и обязанность — проявлять озабоченность тем, что читают их дети. Налицо противоречие, но демократическим называется общество, которое научилось такие противоречия примирять.

1Alan D. Pratt. Are we really infallible at book selection? // Library journal, vol. 120, # 18 (1995, November 1), p. 44.
2Editorial // Library journal, vol. 125, # 7 (2000, April 15), p. 6.
* Только для взрослых.