Думаю, что реакция на спецвыпуск «НЛО» «Институты нашей памяти: архивы и библиотеки в современной России» будет неоднозначной. Одни воскликнут: «Наконец-то!», другие, особенно те, чья деятельность в журнале описана, как разрушительная, будут возмущены, не согласны. Но для большинства это станет серьезным поводом к размышлению о судьбе отечественных архивов и библиотек.
Наша с вами общая площадка — библиотека — этой осенью оказалась в зоне повышенного общественного внимания. Может быть, одним из поводов к этому послужила реплика министра обороны Сергея Иванова о поголовной «дебилизации» российского народонаселения…
Увидел свет спецвыпуск «Нового литературного обозрения», фонд «Прагматика культуры» опубликовал на сайте www.polit.ru серию материалов, посвященных сегодняшнему дню российский библиотек, в рамках выставки «Пресса-2006» состоялся митинг и Конгресс в поддержку чтения, Елена Дьякова в «Новой газете» написала о том, что никакие акции и благотворительные фонды не в силах восполнить дефицит книг в российских библиотеках и создать комфортную среду для читателей, результаты опроса, проведенного фондом «Общественное мнение», показали, что половина россиян не читает художественную литературу, и только 9% опрошенных пользуются услугами библиотек, и, наконец, участники Всероссийского Форума чтения, прошедшего в Москве под эгидой Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям, решили разработать концепцию национальной программы «Читающая Россия».
И все же, почему научное сообщество и общество в целом так пассивно реагируют на кризис библиотечной сферы?
Ирина Прохорова, главный редактор «НЛО», в предисловии к специальному выпуску журнала отмечает, что пристальный интерес ее редакции к архивам и библиотекам, как главным институциям, ответственным за формирование и структурирование коллективной памяти нации, обусловлен их плачевным физическим состоянием в современной России. «Парадоксально, но кризис архивов и библиотек, — пишет она, — вопросы их реформирования и становление новых институций социокультурной памяти находятся на периферии российского общественного сознания».1
Сотрудники «Левада-центра» Лев Гудков и Борис Дубин в своей статье «Российские библиотеки в системе репродуктивных институтов: контекст и перспективы» отмечают: «То, что происходит сегодня с российскими библиотеками, с социологической точки зрения представляется крайне серьезным… Явления такого рода лежат в рамках общего процесса разложения институциональной системы тоталитарного режима, хотя, конечно, разные звенья ее испытывают разное по характеру и силе давление со стороны заинтересованных участников и разную по интенсивности и масштабам социальную поддержку»2. По мнению авторов этой статьи, после краха советской политической системы началось разрушение и деградация всех социализированных институтов, которые были всеобщими — партийно-советской печати, Госкомиздата, системы здравоохранения и поточной системы высшего образования и школьного обучения. Разумеется, это не привело к их полной ликвидации. Существенным образом изменились масштабы их финансирования и функционирования, направление их работы. Не стали исключением и массовые библиотеки, прежде представлявшие собой «тип жестко цензурированных, однонаправленных, авторитарно-дидактических коммуникаций между государственной интеллигенцией и подопечным населением». Но, несмотря на то, что с библиотек были сняты идеологические оковы и ликвидированы спецхраны, это не только не остановило дальнейшую деградацию библиотек, но и поспособствовало ей. Массовые библиотеки с их рутинными советскими фондами сохранили свое влияние лишь на периферии. По мнению Л. Гудкова и Б. Дубина, утрата массовыми библиотеками своей роли во многом связана со скудным их финансированием, не позволяющим в достаточной мере соответствовать сегодняшним читательским запросам.3
Авторы приводят статистку сокращения поступлений отечественной и иностранной литературы в фонды, падение общего числа читателей, а также — уменьшение общего количества посещений библиотек за счет «одноразовых» посетителей, разочаровавшихся в возможностях и ресурсах массовых библиотек. Эти изменения привели к разрастанию социального массива, не нуждающемся в письменно-печатной продукции и довольствующемся ТВ, и к заметному снижению общего культурного уровня в стране.
Понесли урон и крупнейшие отечественные книгохранилища — РГБ, Библиотека иностранной литературы и другие. Все они практически перестали приобретать зарубежные книги и периодику на иностранных языках, у них серьезные трудности с получением даже отечественной книжной и журнальной продукции.4 Это, в свою очередь, изменило структуру читательского контингента: теперь к услугам библиотек в большинстве своем обращаются учащиеся и студенты.
С точки зрения библиотечных фондов усилился и разрыв между богатыми и бедными регионами. По некоторым показателям «лучшие» регионы обходят «худшие» более чем в 60 раз. Сегодня в стране всего 10 регионов, которые могут соответствовать нормативам ИФЛА (250 книг на 1000 человек) по ежегодному обновлению фондов библиотек. Даже крупнейшие национальные библиотеки федерального уровня финансируются всего на 30–40%.
Допускаю, что российское библиотечное сообщество, так много сделавшее для сохранения и развития отрасли в последнее десятилетие, не согласится с этой пессимистической оценкой ее состояния, обрисованной сотрудниками «Левада-центра». Но нельзя не признать, что библиотековеды и социологи используют различный инструментарий и методики для анализа ситуации. Социология тем и интересна, что, поднимаясь «над бытием», постигает «одновременное состояние и взаимообуславливающий характер обстоятельств и событий».5
Существование библиотеки в обществе — не самоцель. Петер Карштедт, социолог, работавший одно время директором Любекской библиотеки и блестяще приложивший метод социологического анализа к исследованию процессов правового оформления и закрепления социальных образований различного типа, в рамках которых могут возникать публичные библиотеки, особо подчеркивал, что библиотека является не только продуктом социального развития, но и фактором, активно на него влияющим.6 Об этом же говорит и профессор современной истории Манчестеровского университета Патрик Джойс. Он рассматривает библиотеку как фактор, способствующий самоидентификации нации, формированию ее исторической памяти и этического идеала.7 Вся история развития библиотечного дела, по словам этих исследователей, свидетельствует о том, что взаимосвязь между демократией и существованием доступных библиотек настолько очевидна, что «следовало бы считать, что демократия без публичных библиотек вообще не может существовать».8 Однако события, происходящие в последние годы на «библиотечном поле» России, показывают, что декларируемая демократизация общества путем административной реформы для государственной власти на самом деле лишь способ избавиться от «культурного оброка» и передать библиотеки в полное ведение местных чиновников. Это, безусловно, приведет к сокращению числа библиотек, особенно в сельской местности и небольших городах.
«Последовавший за перестройкой,– пишут Л. Гудков и В. Дубин, — фактический уход государства из социальной и культурной сфер, скажем, из области книгоиздания, привел к полному коллапсу прежней институционально-репродуктивной системы — структуры книгораспространения, учреждений библиографического и статистического учета, библиотечного комплектования и обслуживания всех уровней, равно как и к распаду самой интеллигенции государственных служащих, занятых, по преимуществу, в военно-промышленном комплексе (инженеры) и в институтах репродукции (учителя, редакторы, библиотекари). То обстоятельство, что литература и культура были на протяжении нескольких поколений выведены из сферы общественных дискуссий, а навыки публичной полемики если и сохранились, то лишь в форме кухонных бесед, возымело свои последствия: «толстые» журналы всего за несколько лет сократили тиражи до уровня «малых литературных обозрений»,… а попытки имитировать общественную полемику в форме отдельных дискуссионных передач на нынешнем ТВ (М. Швыдкой, В. Ерофеев, А. Архангельский)… отличаются поразительным однообразием состава участников и симулятивным характером мероприятий».9
Все это с неизбежностью приводит к сужению гуманитарной составляющей научной жизни. Историк В. Живов справедливо предостерегает гуманитарное сообщество от самоуспокоенности: да, пока нет предпосылок к смене идеологических принципов и принуждения к разработке определенных тем. Но гром уже грянул, и об этом, по его мнению, свидетельствует состояние наших архивов и библиотек, которым при нынешнем нефтедолларовом изобилии не только не увеличили финансирование, а, напротив, урезали. Власти, полагает ученый, никак не заинтересованы в депозитариях исторической памяти. «Для создания государственной мифологии, — пишет В. Живов, — чтение ученых трудов нисколько не нужно, а тратить деньги на «прихоти» маргиналов, не создающих никакого государственно полезного продукта, означает фактически растрату».10
Сам факт существования библиотек еще не означает реализацию права человека на получение информации. Именно о качестве библиотечного обслуживания с присущим ей публицистическим блеском рассуждает Мариэтта Чудакова в статье «В защиту двойных стандартов». Большая часть этой статьи посвящена проблемам доступа в архивы, но они не менее остро стоят и при получении документов и книг из библиотечных фондов. Появление электронных каталогов, безусловно, облегчили поиск необходимой литературы (или точнее сказать, информации о ней), но это отнюдь не способствовало увеличению скорости доступа. «В университетских библиотеках США, — пишет Чудакова, — для большинства читателей есть возможность посмотреть издания прямо в хранении, взяв с полки и усевшись за столик — так за неделю проделываешь работу, на которую в бывшей Ленинке, да и предпочитаемой мной Исторической библиотеке по-прежнему уходят месяцы».11 Там нет проблем и с копированием документов, регламентируются только правила их использования.
Существующая в научных библиотеках громоздкая технология заказа книги, наличие лакун в читательских каталогах и несоответствие их генеральному каталогу, неполнота электронных каталогов, ограничения в работе абонементов делают недоступными для исследователей целые массивы информации. В массовых же библиотеках этот доступ ограничен скудостью фондов и отсутствием актуальной литературы.
Заведующая социологической службой Ассоциации деловых библиотек Маргарита Самохина справедливо пишет о бытовых проблемах отечественных книгохранилищ: о ветхости зданий, отсутствии средств на их содержание, захвате помещений коммерческими структурами, о позорной зарплате российского библиотекаря — все это позволяет судить о полном небрежении со стороны власти информационными потребностями общества. То, что библиотеки в этих условия умудряются работать и работать очень хорошо — часто результат исключительно подвижничества сотрудников и их преданности своему делу.12
Проблема не развития, но выживания библиотеки в нашей богатейшей стране заключается в том, что под угрозой оказалось воспроизводство и репродукция интеллектуальной, научной национальной элиты (в интерпретации С. Иванова, сложнейшей современной военной техникой не могут управлять «дебилы» и неграмотные люди). Также налицо все возрастающая «информационная и культурная дискриминация, что неизбежно чревато социальными разрывами и потрясениями».13

1 И. Прохорова. Предисловие. НЛО. 2005. № 74. С. 10.
2 Л. Гудков, Б. Дубин. Российские библиотеки в системе репродуктивных институтов: контекст и перспективы. Там же, с. 172.
3 Там же, с. 175.
4 Там же.
5 П. Карштедт. Историческая социология библиотек. Там же, с. 89
6 Там же, с. 120.
7 П. Джойс. Рождение публичных библиотек: политика либерального архива. Там же, с. 125.
8 П. Карштедт. Там же, с. 115.
9 Л. Гудков, Б. Дубин. Там же, с. 191-192.
10. В. Живов. Наука выживания или выживание науки. Там же, с. 31.
11 М. Чудакова. В защиту двойных стандартов. Там же, с. 211.
12 М. Самохина. Из жизни сегодняшних российских библиотек. Там же, с. 328, 329.
13 Там же, с. 343.