— Проект, о котором Вы заговорили, был начат относительно недавно. Впервые подробно он был представлен широкой научной общественности в январе этого года в Гамбурге (на Международной конференции «Digital Philology — Problems and Perspectives» в Гамбургском Университете 20—22 января 2006 года). Но сам проект — это только вершина айсберга, за ним стоит куда большая многолетняя работа Лаборатории в самых разных направлениях изучения рукописей. Просто цифровое моделирование документов — наиболее перспективное и наиболее пионерская область технического анализа и представления рукописных книг.

Сегодня наша лаборатория, очевидно, является ведущим учреждением в мире в области экспертизы рукописных памятников. Но это первенство (первенство в области техники экспертизы и ее методики) не главное. Гораздо интереснее — идея создания цифровой модели рукописно-книжного памятника как нового информационного ресурса. Это действительно работа уже для XXI века. Здесь мы подходим к очень серьезному рубежу в самом понимании материального историко-культурного памятника, даже шире — историко-культурного наследия, в понимании принципов и механизмов его функционирования в нашем сегодняшнем мире. Это уже не только и не столько вопрос создания нового инструмента выявления, накопления и организации экспертной информации о рукописи, это — создание новой интеграции памятников в пространство современного информационного общества.

Сейчас наши экспертные методики и, что важнее, методология, опережают методики Западной Европы где-то на пять лет. Это немного. Например, в начале 90-х мы были лет на 10 впереди. Такой спад вызван почти полным отсутствием финансирования. Это очень печально, так как сегодня мы уже стали забывать, что на методологическом уровне, на уровне фундаментальной науки Россия может быть первой. И первой с очень серьезным отрывом. Ярчайший пример — расцвет русской науки в начале XX века, например, когда в 1913 году Александр Сергеевич Лаппо-Данилевский опубликовал свою «Методологию истории». Это был крупнейший теоретический прорыв в понимании исторического источника (в самом широком смысле слова), который на целое тридцатилетие предвосхитил наиболее передовое европейское источниковедение. Почти одновременно с Лаппо-Данилевским аналогичный рывок в области техники и методики исследования документов совершил другой русский ученый — Е. Ф. Буринский. И таких примеров, даже если брать только область изучения историко-культурного наследия, можно привести немало.

— С 1992 по 1995 год в нашей стране было образовано первое специализированное подразделение для комплексного исследования рукописи как носителя нетекстовой информации — Лаборатория кодикологических исследований и научно-технической экспертизы документа Российской национальной библиотеки. Через какое-то время это вылилось в формирование отдельной субдисциплины — историко-документной экспертизы. Дисциплины со своей логикой и своей методологией исследования. В технической части историко-документная экспертиза близка к музейной (технико-технологической) экспертизе. Но в методологическом плане она родственна криминалистике. Такое родство неслучайно. Русская криминалистическая (судебная) экспертиза во многом сама родилась из исследования памятников. Так исторически сложилось. Одним из создателей русской криминалистической экспертизы стал уже упомянутый мною Евгений Федорович Буринский. В 1889 году он организовал первую отечественную криминалистическую (судебно-фотографическую) лабораторию. А начинал Буринский свои методологические разработки как раз с исследования рукописей. В 60-е годы XIX века европейский букинистический рынок был буквально наводнен подделками. Тогда же в мировой печати начали появляться сообщения о том, что недавно возникшая фотография может применяться для исследования рукописей (в том числе и при выявлении подделки). Перед Буринским (а он был редактором журнала «Российская библиография», вашим коллегой) была поставлена задача проанализировать опыт мировой фотографии и определить, реально ли существуют фотографические методы установления подлинности документов. Оказалось, что описанные в литературе случаи фотографического выявления невидимых невооруженным глазом текстов и другие подобные явления — своего рода случайности. Никакой специальной методики в мире не существовало. Тогда Буринский решил ее разработать самостоятельно. В результате он создал метод фотографического цветоделения, который блестяще применил для выявления текста документов XIV века, найденных при раскопках в Московском Кремле. За это изобретение в 1898 году ему  была присуждена высшая награда Российской Академии наук — премия  им. М. В. Ломоносова. Так родились фотоаналитические методы исследования документов. Много работал Буринский и над созданием «физиографологии», из которой родилось отечественное почерковедение. Эти его труды тоже были инициированы необходимостью исследования рукописно-книжных материалов. Результатом всей этой работы стала книга Буринского «Судебная экспертиза документов» (1903) — первый русский фундаментальный труд по криминалистической экспертизе, зерно, из которого вырастает и историко-документная экспертиза.

К сожалению, позже пути теоретической криминалистики и дисциплин, изучающих рукописные памятники, надолго разошлись, но общий корень остался. Поэтому, создавая в 1995 году первую в мире лабораторию, специализирующуюся на экспертном исследовании рукописно-книжных памятников, мы обратились к теоретическому и методологическому опыту криминалистики (прежде всего, криминалистической экспертизы). Этот опыт был объединен с теми методами и методиками, которые разрабатывались в палеографии, филигранологии (точнее, историческом бумаговедении), реставрационной науке, в кодикологии. Но методологию мы заимствовали именно из отечественной криминалистики, как наиболее фундаментальную и многоплановую. Можно сказать, что криминалистическая экспертиза документов и историко-документная экспертиза — на методологическом уровне единая дисциплина. Такой подход возвращал нас к истокам и одновременно давал серьезную точку опоры. Когда же такая точка была найдена, стало легко решать очень многие технические и методические задачи. Именно это и определило наш отрыв от западных коллег, занимающихся аналогичными вопросами.

Задачей первых десяти лет существования нашей лаборатории — 1992—2002-й — было создание комплексной методики неразрушающей обработки документа, которая бы могла дать всю ту информацию, которая необходима исследователю (филологу, историку, кодикологу и т. п.) при решении вопроса об истории создания, бытования, подлинности и аутентичности документа.

Развитие шло, прежде всего, в области создания точных, объективных методов: датировки, локализации рукописи по месту производства, установление места производства ее элементов (например, бумаги), идентификации орудий производства и производителей (например, идентификации писавшего по письму). Многие из этих вопросов традиционно рассматривались в палеографии, кодикологии, филиграноведении и археографии. Но их решение в этих дисциплинах зачастую принимало формы «знаточества», то есть объективной системы методов, в общем-то, еще не создалось (хотя существует большой объем очень интересных и важных отдельных разработок). Скажем так, историку, как и филологу, без специальной экспертной подготовки эти вопросы по большому счету объективно и доказательно решить очень сложно. А специалисту в области технологического исследования памятника (например, химику или физику) без хорошей исторической или филологической подготовки просто невозможно. Ответы лежат на стыке дисциплин. Здесь и возникает экспертиза как самостоятельное направление.

Наша лаборатория изначально была интегрирована в систему рукописного хранилища. Соответственно, от нас требовались: а) не разрушающие методы, б) скорость работы. Методы должны быть применимы непосредственно в хранилище и при этом легко реализовываться специалистами-гуманитариями. То есть они должны быть максимально адаптированы к задачам традиционного исследования рукописей. При этом быть дешевыми. Такие возможности дают только цифровые технологии. Работать с нашими методиками и программным обеспечением можно при помощи обычного сканера, цифровой камеры, телевизионной инфракрасной и ультрафиолетчувствительной камеры.

Надо сказать, что лаборатория очень быстро перестала быть внутренним делом РНБ. Сегодня она существует как подразделение библиотеки, состоящее из четырех сотрудников, которые решают рутинные экспертные задачи. И одновременно — как научный коллектив, который гораздо шире, чем штатное подразделение библиотеки. Коллектив, объединенный вокруг лаборатории, очень широк. Он включает в себя сотрудников Русского музея, Академии наук, Университета растительных полимеров, Морского технического университета и других научно-исследовательских учреждений Петербурга. Люди в коллективе связаны не административно, а общим интересом в решении важных научных задач. Например, сейчас мы очень много внимания уделяем рентген-флюоресцентному анализу рукописей — направлению, которое развивается на базе Русского музея и Радиевого института.

Последние годы лаборатория очень большое внимание уделяет помощи в создании аналогичных подразделений и подготовке специалистов в других архивно-библиотечных учреждениях нашей страны. В этой области мы активно сотрудничаем с Российской государственной библиотекой, Российским государственным историческим архивом и Библиотекой Академии наук.

— Почему встала проблема создания такой модели. Во-первых, из-за нежелательности частого обращения к памятнику с любыми техническими исследованиями. Даже если применяются неразрушающие методы. Рукопись неповторима и должна быть максимально защищена.

Во-вторых, любому исследователю должна быть доступна вся полнота экспертной информации об объекте. И представлена эта информация должна быть в форме, полностью понятной гуманитарным специалистам. В форме, предполагающей свободную самостоятельную работу с ней.

В идеале мы должны иметь модель памятника, в котором все его составляющие (носитель текста, письмо, красители и т. п.)  существуют в отдельности (в препарированном виде), и в то же время рукопись воспринимается как целое. Так возникла идея цифрового моделирования.

К 2000 году нам окончательно стало ясно, что необходима компактная форма представления нетекстовой информации документа, из которой потом можно будет получить весь нужный для исследований материал. В идеале должен существовать один-единственный файл для памятника, при этом должно быть представлено трехмерное изображение документа, передающее цвет, рельеф, метрические параметры, данные о веществе. Для этого мы стали разрабатывать методический и оптико-электроный комплекс, который бы позволял такую штуку делать. А самое главное — стали разрабатывать саму логику моделирования, основанную на экспертной логике. Модель должна быть инструментом для доказательного установления тех или иных фактов создания и бытования документа, не требующая обращения к «живой» рукописи. Помогло знакомство с криминалистической теорией, в рамках которой экспертная логика развивается уже очень длительное время.

Мы видим модель как «псевдотрехмерное» воспроизведение памятника (всех его листов, переплета и т. д.). При этом модель создается на базе двухмерных воспроизведений. В ней должны комбинироваться различные виды воспроизведений — от цифровой съемки в видимой инфракрасной и ультрафиолетовой областях спектра до рентген-флюоресцентного сканирования. Основную роль играет программное обеспечение, которое объединяет воспроизведения в модель (по принципам создания многоуровневого воспроизведения объекта), и одновременно служит универсальным инструментом исследования памятника. Важно подчеркнуть, что при создании модели важнейшей задачей является достижение исследовательских возможностей равных тем, что мы имеем при визуальном наблюдении самой рукописи. Это не так просто. Глаз человека — уникальный оптический прибор, его возможности огромны, он различает тончайшие нюансы перепадов оптических плотностей, различия цветов и многое другое. При малейших изменениях освещения или положения объекта человек получает бесконечное количество новой информации о рельефе, цвете, структуре объекта, зачастую даже до конца не осознавая этого. Съемка же производится в каких-либо фиксированных режимах. Не существует съемки, которая адекватно отражает все то, что мы можем видеть невооруженным глазом. Поэтому никакое современное факсимильное издание, с исследовательской точки зрения, не адекватно реальному документу. В модели мы пытаемся компенсировать этот разрыв. Можно сказать, что модель — это принципиально новый вид факсимильной публикации. Публикации, рассчитанной на специалистов, изучающих рукопись как вещь, как материальный объект.

— Наша задача заключается не в том, чтобы закрыть обращение к документу. Речь идет только о том, чтобы исследователи, не имеющие каких-либо узкоспециальных задач в изучении рукописи как объекта материальной культуры, могли бы проще получить необходимую специальную информацию. И, возможно, получив такую информацию, например, с помощью домашнего компьютера по Сети, не стали бы беспокоить саму рукопись. Для профессионалов кодикологов, филиграноведов, палеографов модель должна стать дополнительным инструментом изучения книги, открывающим новые возможности в получении, анализе и интерпретации специфической экспертной информации. После знакомства с моделью такому специалисту будет легче работать с «живым» объектом. Модель играет роль настольной микролаборатории, оснащенной тем инструментарием, который не может быть доступен в обычном читальном зале, и одновременно — роль методического пособия по экспертизе. Но самая главная функция модели — повышение общедоступности мирового культурного наследия. 

К примеру, добраться до библиотек Москвы, Лондона, Берлина или Парижа реально. Но что делать, если рукописи находятся в удаленных населенных пунктах или доступ к ним регулируется особыми конфессиональными требованиями (например, женщины-исследователи не могут посетить хранилища Святой Горы Афон)? Что делать, если рукописи попали в зону военного конфликта? Последние 20 лет показали, что случаи массового разграбления и уничтожения памятников — это такое же «нормальное» явление в наше «мирное время», как и в периоды глобальных войн (Балканы, Афганистан, Ирак — более чем убедительные примеры). Модель, конечно же, не заменит полностью возможность работать с недоступной рукописью и не восстановит утраченную, но она позволит создать в подавляющем большинстве случаев равенство исследовательских возможностей для всех специалистов в разных регионах и с разными возможностями доступа в места хранения оригинала. А в случае утраты памятника сохранит ту часть его информации, которой будет достаточно для подавляющего большинства исследователей.

Цифровая модель памятника — это реальный доступ к наследию. Не красивая картинка, очень похожая на реальность, и не муляж. Это — потенциальная возможность работать с памятником на компьютере почти также, как если бы он оказался у вас в руках.

Однако, чтобы цифровое моделирование смогло стать настоящим инструментом сохранения и повышения доступа к памятникам, потребуется создание передвижной лаборатории. Оптимальным решением такой задачи может быть международный (европейский) проект. Сейчас возможность реализации такого проекта активно обсуждается специалистами из России, Германии и Австрии. Безусловно, он потребует серьезного финансирования, но суммы не астрономические (по меркам средних гуманитарных проектов ЕС). Тем более что в мире уже существует опыт создания и использования передвижных установок для решения задач консервации книг. Наш проект рассчитан на создание очень компактной лаборатории. Комплекс, способный работать абсолютно в любых условиях, где могут находиться рукописи, может быть полностью смонтирован (включая места для операторов и все необходимое для работы и жизнеобеспечения) на базе одного грузовика типа «Урала».

К сожалению, это все, что можно рассказать о цифровом моделировании. Специфика модели такова, что о ней сложно говорить. В печатной форме ее не представить. По-настоящему показать, что это такое, можно только в электронном виде с помощью компьютера.