— Даниил Борисович, почему за десять лет так и не удалось вывести понятие «культура» из гетто его предельно ограниченного, чисто ведомственного понимания? Почему в общественном сознании оно по-прежнему ассоциируется лишь с учреждениями, мероприятиями, знаменитыми артистами и их юбилеями, с ветшающими памятниками и вечной нехваткой бюджетных денег?..

— Нужно признать, что ни учёные, ни творческая элита, ни тем более экономисты, а значит, и политическая власть так и не осознали (им не смогли это объяснить): всё то, что стоит за словами, используемыми для проектирования инновационной модели развития России  — это нематериальные активы. И производятся они именно в сфере культуры. Здесь создаётся главное — правильные и ошибочные смыслы происходящего. Все мотивации и все контексты понимания жизни миллионами людей. 

Культура, как известно, есть всюду, где появляется человек. Если в девяти из десяти наших фильмов и сериалов работодатель представлен зрителям (то есть наёмным работникам) как моральный урод, а 57 героев из 100 связаны с преступлениями (бандиты, следователи, судьи, заказчики, жертвы), то нечто подобное непременно будет происходить — воспроизводиться — и в реальности.

Вот для сравнения: понятие «качество образования» эксперты смогли выразить во впечатляющих цифрах, хитрым образом привязали к экономике и социальным обязательствам, ясно объяснили лидерам страны. И государственные ассигнования на образование за три года выросли в четыре раза. Появились национальные программы, президент Медведев спешит заморозить цены на коммерческое образование в вузах, предлагает ввести льготное кредитование. И это несмотря на то, что по последним данным Высшей школы экономики, более половины выпускников вузов не работают по своей специальности — да и не будут работать в ближайшие два года, — а это потери в миллиарды долларов. Качество обучения у нас, судя по результатам ЕГЭ, тоже не улучшается. Но никто не отважится сказать вслух, что образование — всего лишь технология, овладевание системой средств трансляции культуры.

— Значит ли это, что и власть, и общество устраивает такая деградация культурных смыслов и ценностей?

— Пока нельзя даже представить, чтобы президент публично советовался с ведущими кинопродюсерами, режиссёрами и директорами телеканалов по поводу того, как попробовать вдохновить нацию, убедить людей больше работать, не подставлять друг друга, учиться придумывать новое, быть самостоятельными, а не надеяться на государство. Ну, хотя бы... отказаться от пропаганды насилия в массовой культуре.

Разве не культура — книги, фильмы, пьесы, телеформаты — отвечает за индивидуальные версии происходящего, за сами «картины мира» российских избирателей и налогоплательщиков? Будто не они создали ту смысловую атмосферу, в которой, по самым последним исследованиям, 59% наших граждан не доверяют друг другу? Согласно этим исследованиям, 51% россиян достаточно терпимо относятся к коррупции (считают, что без неё в России будет хуже жить и работать); 60% не хотят, чтобы люди другой национальности, веры, традиций жили рядом с ними в одном городе, а тем более в одном доме; 58% — против частной собственности и рыночных отношений. А вот недавняя новость: сегодня от 51% до 57% россиян положительно оценивают роль Сталина в отечественной истории.

К сожалению, правительство такое состояние умов большинства соотечественников пока не принимает в расчёт, размышляя о стратегиях выхода из кризиса. Видимо, оно не испугано по-настоящему масштабами назревающей мировоззренческой драмы. Но о какой конкурентоспособной экономике может идти речь при наличии подобных серьёзнейших и пока неосознанных культурных барьеров? Ведь именно они — одно из основных препятствий для развития страны. Но почему-то существование идеологических тупиков и преград отсутствует в национальной повестке дня.

Не получив и грана публичности — 

а эти проблемы вообще не обсуждаются публично — в виртуальном обществе невозможно пробиться на самый верх, достучаться до главы государства. А без этого, по нашей старинной традиции, чиновники не получают «принуждения к должному действию». Именно поэтому общественное мнение в столь непростое время рьяно обсуждает лишь легитимность неправильно оформленных протоколов на выборах в Союзе кинематографистов. И ещё — попытку сноса Центрального дома художников и информацию о том, что Алла Борисовна собирается покинуть сцену. Этим, в сущности, и ограничивается сегодня поле общественного внимания к культуре.

Мы даже не позволили себе вникнуть в природу административных судорог самих институтов управления этой сферой. Почему за восемь лет у нас три раза менялись функции Министерства культуры, создавались федеральные агентства и службы, затем они исчезали или их перепрофилировали? Не случайно же основной институт трансляции российской культуры — телевидение — передано на попечение в сугубо техническое Министерство связи. Это же не случайный, а очень симптоматичный административный концепт. Ведь «искусство», которым мы по привычке клянёмся, способны более или менее воспринимать 3-4 миллиона человек, а продукты культуры, распространяемые по телеканалам, осваивает 102 миллиона человек в сутки!

— Можно ли сказать, что у нас, вслед за «раскрестьяниванием» произошло «раскультуривание» страны? И как это сказывается на состоянии современного искусства?

— Эти действительно масштабные проблемы мы даже не обсуждаем. В частности, беспрецедентное с 30-х годов ХХ века ухудшение качества аудитории. Сложные постановки сегодня выдерживают несколько представлений, шедевры мирового кино, получившие призы крупнейших фестивалей, проваливаются в нашем прокате, а на телевизионных каналах перемещаются из прайм-тайма. Потому что не хватает зрителей, способных воспринимать подлинные ценности. Фиксируется беспрецедентный для мирного времени крен в сторону развлекательной продукции во всех видах культуры. На ТВ она выросла за два года на 50% и сейчас представляет три четверти национального эфира. Люди просто не готовы к пониманию языков современного искусства.

Безусловно, в России проводится огромное количество разного рода замечательных художественных событий, программ, фестивалей, выдаётся множество грантов. Для реализации всего этого требуются тысячи согласований и управленческих действий. Но зрители, слушатели, читатели никогда не узнают, почему использование универсального экономического термина «культурная услуга» вместо другого — «культурное благо» (и это отнюдь не терминологическая заморочка) негативно сказывается на развитии культуры и страны в целом. (И в конце концов на материальном благополучии этих самых людей.) Потребовалось четыре года настоящей войны против некомпетентности авторов знаменитого и сверхважного ФЗ-№94 «О размещении заказов на поставки товаров, выполнение работ, оказание услуг для государственных и муниципальных нужд» с его бессмысленной для культуры философией тендеров. Сегодня появилась, наконец, возможность перехода к субсидиям и субвенциям хотя бы для кинематографа.

Одна из актуальных проблем развития культуры сегодня — это отсутствие качественной профессиональной экспертизы. Режиссёры, авторы, продюсеры убедили себя, что могут вполне обойтись без критиков и социологов. Оттого, видимо, постоянно возникают некомпетентные идеи и принимаются губительные для культуры законы.

Сегодня нужны прежде всего продвинутые в будущее идеи для культуры, здоровые механизмы их реализации. Очень интересна и продуктивна, в частности, концепция общественно-государственного заказа в сфере не только кино, но и культуры в целом. Особенно в период кризиса. Во время инвестиционного и коммерческого замораживания. Но тут встаёт вечный и щекотливый вопрос: кому, как и на что давать деньги? Как восстановить существующее во всем мире «правило длинной руки», когда чиновники не участвуют в оценке и селекции произведений? 

— Даниил Борисович, давайте от разговора о состоянии нашей культуры в целом перейдём к разговору об одной из её составляющих, может, не самой крупной, но очень важной — о библиотеках. Сегодня Вы — один из активных участников дискуссий о современной культуре, путях её развития и будущем вообще. На них речь, как правило, идёт о судьбе музеев, театров, кинематографа, но из ваших уст ни разу не прозвучало слово «библиотека». Почему? Может быть, Вы рассматриваете её лишь как некую «технологическую структуру», призванную обслуживать общественные запросы, либо полагаете, что библиотека способна создавать и воспроизводить культурный продукт без дополнительного внимания со стороны общества и государства?

— В вашем вопросе уже сформулирован и ответ: мне кажется, что у библиотеки есть такое потрясающее свойство, позволяющее ей и в рамках аристократической, и в рамках массовой культуры быть востребованной. Она существует и для очень узких, элитарных групп, и для демократических, разночинных групп, и для среднего класса, и для массового общества. Но мне кажется, какой-то пик своего развития и значения в культуре на макроуровне библиотеки уже прошли. 

Пик развития библиотеки пришёлся на период формирования массового общества между 1930-70-ми годами прошлого века. Речь идёт, разумеется, об отечественном библиотечном деле. В этот период началась массовая миграция сельского населения в города, возникла необходимость обучения профессии, получения образования для огромных масс населения. Возникла проблема заполнения свободного времени, сформировались новые потребности, возникли новые формы коммуникации и т.д. Всё это накладывалось одно на другое. И библиотеки выполняли все эти функции. Тогда ещё не было Интернета, телевидение в то время ещё только зарождалось, и до появления более технологически совершенных способов работы с текстами, оперирования с текстами, трансляции текстов, продажи-покупки текстов и т.д. библиотеки являлись, пожалуй,  единственными «точками доступа» к ним. Записаться и даже попасть в «ленинку», «салтыковку» было не просто. Ходить в библиотеку — это было обязательным атрибутом образованного человека.

Существовала масса цензов, ограничений, которые для современного молодого человека покажутся невероятно странными, потому что он живёт в других мирах распространения текстов. Возникают новые формы деятельности культурных практик: людям сегодня нет необходимости «находиться на рабочем месте». Моя жена, например, не ходит на службу в общепринятом смысле этого слова, хотя работает. Режим удалённого доступа становится привычным и в сфере образования, и в сфере производственной или культурной деятельности.

— Кажется, Вы разделяете расхожее мнение, что «Интернет вытесняет книгу»?

— Цивилизационно-культурные сдвиги, безусловно, приводят к тому, что люди сейчас иначе перемещаются в пространстве, иначе общаются, получают информацию, обмениваются впечатлениями, иначе транслируют тексты и своё творчество. Они получили доступ к бездонным по тезаурусу библиотекам. Недавно я, к примеру, узнал, что в Интернете размещено 8 тысяч моих страниц. Неужели я столько написал?! И в то же время, получить такую выборку в традиционной библиотеке я бы не смог, или, по крайней мере, на это потребовалась бы уйма времени.

Поэтому я считаю, что библиотека либо будет трансформироваться как культурный институт, каким-то образом встраиваясь в досуговые центры, будет становиться всё более виртуальной, технически оснащённой, либо она будет «музеефицироваться», как это произошло с рукописной книгой… Вот где-то на стыке этих процессов — музеефикации, досуговых технологий и развития новых коммуникационных систем и будет пролегать путь к будущему библиотеки. Но то, что библиотека не будет такой, как двадцать лет назад, это абсолютно точно. Культурно-технологические мутации в обществе приведут к мутации самой библиотеки.

— Но в западных странах, в Штатах, где гораздо выше уровень информатизации, к библиотекам, по-прежнему относятся бережно, строятся новые, реконструируются старые. Не похоже, что западная цивилизация готова отказаться от традиционной библиотеки.

— Думаю, что это связано либо с национально-культурными, этническими факторами, либо с тем, что в обществе очень высок престиж библиотеки. За рубежом библиотеки, как правило, расположены в очень красивых зданиях, в них стильные интерьеры, самое современное оборудование. Словом, это место, где приятно проводить время, а не просто читать книги. Косвенно они выполняют функцию места для заседаний, места для групповых и социальных коммуникаций, общения.

— Но эти важные социальные функции выполняют и наши библиотеки. Более того, они остаются у нас единственным доступным, бесплатным публичным местом. Но вы говорите о необратимых мутациях, которые всё дальше разводят человека и библиотеку в привычном понимании этого слова.

— Я не занимался специально этими вопросами и могу лишь высказать своё мнение. Я вынужден производить некое селекционирование: если я успеваю упомянуть о пяти-семи видах культуры по степени значимости и социальной масштабности, то, как социолог, я говорю прежде всего о телевидении, кино и театре…

— То есть до библиотек руки не доходят? Между тем, по самым скромным подсчётам в стране их более ста тысяч…

— Всё равно, в рамках социально-культурных перспектив время, которое затрачивает человек на посещение библиотеки на много порядков меньше, чем на просмотр тех же телевизионных программ. Пока можно только размышлять, во что трансформируется библиотека, какими будут пути этой трансформации. Сейчас мы живём в преддверии ещё двух телевизионных «революций»: во-первых, количество каналов в России скоро приблизится к количеству каналов в Соединённых Штатах, а там их более ста; во-вторых, впереди переход на цифровое вещание. Думаю, это существенно повлияет на структуру свободного времени, отнюдь не в пользу библиотек.

— Значит, телевизор будет «наше всё»?

— Думаю, он разделит это почётное звание с Интернетом. Посмотрите, сегодня в кафе можно увидеть такую картину: молодые люди сидят за соседними столиками и общаются по скайпу или отправляют друг другу SMS’ки. Трудно представить их сидящими в тиши читальных залов с книгой в руках. Мы не можем замедлить процесс дигитализации и реконструировать мышление начала 1960-х годов, когда наше общество только становилось массовым. Тогда, задолго до формирования постиндустриальных представлений, мы мечтали, чтобы в каждом втором доме стояло пианино «Красный октябрь» — символ «духовной» жизни, а библиотеки были единственным местом доступа к знаниям.