«Почему не выступают рядовые библиотекари из провинции?» Этот вопрос взят из небольшой статьи в «Библиотечном деле».1 Речь идёт о Кодексе профессиональной этики российского библиотекаря. Как представитель «рядовых библиотекарей из провинции» смею предположить, что Кодекс в редакции 1999 года нам просто неинтересен.

Мне лично он неинтересен не потому, что этика библиотекаря не является острой проблемой. Ещё как является! Особенно сейчас, когда процесс смены поколений: на место профессионалов-пенсионеров приходят чаще всего люди случайные, имеющие смутные представления о сути профессии и тем более её этике.
Кодекс 1999 г. мне неинтересен по нескольким причинам.
С одной стороны, он представляет собой смесь федерального и региональных Законов о библиотечном деле, Устава библиотеки, правил пользования, должностных инструкций. Может быть, составители Кодекса не знали или забыли, но в этих регламентирующих документах почти всё сказано и про обеспечение свободного доступа к информации, и про обязанности в отношении пользователя и работодателя, и про повышение уровня профессионального образования и компетентности. Таким образом, Кодекс лишь продублировал эти документы.
С другой стороны, изобилуя красивыми и правильными словами, он низводит мою работу до уровня «выдавалки» неких сведений, а моего читателя, которому посвящено пять пунктов из восьми, — на уровень некоей моноличности, которой интересны только полезные утилитарные знания. Документ декларативен и необязателен к исполнению, поэтому и обсуждать его особой охоты не возникало.
Обсуждения, тем не менее, проходили. По их итогам, например, в МУ ЦБС Канавинского района г. Нижнего Новгорода в 2002 году была принята «Декларация сотрудников», ставшая основой корпоративной культуры ЦБС. Декларация базировалась на Кодексе 1999 года, но значительным образом расширяла именно его этическую составляющую. Как сказано в преамбуле, она «отражает профессиональную идеологию и является этической базой основных принципов и норм поведения членов коллектива». В частности, в Декларации зафиксированы следующие позиции.
1. Профессиональная деятельность библиотекаря — благородный и значимый труд на благо развития нашего общества.
2. Наш стиль работы — профессиональное предоставление информации, умение общаться с читателем, преследуя цели его культурного, профессионального, духовного роста и совершенствования.
3. Мы стремимся как можно лучше изучить запросы и требования пользователей библиотек, максимально удовлетворять их потребности.
4. Мы уважаем личность каждого.
5. Мы придерживаемся общечеловеческих принципов морали, гуманизма, плюрализма мнений, уважения личности, независимо от социального положения, вероисповедания, национальности, пола, возраста, политических взглядов, состояния здоровья и др.
6. Мы предоставляем всем членам общества равный и свободный доступ к источникам информации д.
7. Мы постоянно совершенствуем своё мастерство для достижения высоких результатов:
8. Мы считаем, что залог нашего успеха — развитие личностных морально-этических качеств.
Квинтэссенцией итогов обсуждения Кодекса и Декларации стало принятие миссии ЦБС: «Через информацию к знаниям и духовности».

В поисках заказчика
 Обратив внимание на нарастающий объём материалов о новой редакции Кодекса профессиональной этики российского библиотекаря, и я не удержалась и решила подключиться к дискуссии.
Прежде всего, я задала себе и своим коллегам вопрос: что это такое Кодекс этики, нужен ли он нам и, если нужен, то для чего, в каком качестве? Может, действительно обойдёмся общепринятыми этическими нормами?
Владислав Скитневский, автор вопроса, озвученного в начале статьи,  убеждён, что «дискуссия об этических нормах библиотекаря носит надуманный, а может, и заказной характер».
Вопрос к автору: речь идёт именно и только о дискуссии или о самом Кодексе? Если о дискуссии, кто мог её заказать и с какой целью? Предлагаю к рассмотрению два варианта. Вариант первый: заказали те, кто полагают что чтение — это потребление информации для решения исключительно и сугубо прагматичных, прикладных, деловых, карьерных вопросов. Вариант второй: её инициировали те, кто считают чтение способом познания мира во всем его многообразии, в том числе через развитие творческого чтения и критического мышления. Вывод: если дискуссия возникла, значит… Кодекс нужен?!
Поскольку я уже вступила в обсуждение, выскажусь сразу: да, Кодекс нужен!
Во-первых, потому, что у настоящего библиотекаря (и в хорошем коллективе) существуют свои неписаные этические правила, регулирующие взаимоотношения с читателями. Почему бы не зафиксировать их письменно, как это сделали нижегородские  библиотекари?
Во-вторых, записанный свод этических норм нужен тем библиотекарям, которые придут на смену нынешним.
В-третьих, как раз в наш переходный период слишком настырно, безумно бряцают иногда как оружием, иногда как модной игрушкой-побрякушкой, словом и понятием «информация», забывая, что это всего лишь инструмент, — правда, настолько мощный, что помогает владеть миром.
Подозреваю, что именно соблазн владеть миром и лежит в основе абсолютизации информации. И, боюсь, что это не шутка. Вспомнить хотя бы, что десять лет назад споры велись вокруг безграничной свободы: никаких фильтров, цензуры, барьеров и… никакой ответственности библиотекаря за последствия применения информации, полученной в библиотеке. И не факт, что это была только эйфория от полученной политической свободы. И не факт, что террористы не применяют для изготовления взрывных устройств информацию, полученную в библиотеке.
Хорошо. Оставим в покое домыслы о чьих-то кознях. Вернёмся к вопросу о том, в каком качестве нужен Кодекс профессиональной этики? Насколько технология выполнения профессиональных обязанностей относится к вопросам этики? Повторюсь, что большинство технологических требований зафиксировано в правовых и регламентирующих документах.
Могу предположить, что Кодекс нужен в качестве ориентира для создания и поддержания репутации библиотекаря в собственных глазах, в глазах читателей, а также потенциальных пользователей и, конечно, остального социума. Согласна с тем, что, по сути, Кодекс этики — это нормы самоидентификации или саморегулирования, которые рождаются в самой корпорации.2 Но в том-то и дело, что и Кодекс I, и Кодекс II по отношению к «рядовым библиотекарям из провинции» является документом, инициированным сверху, и, видимо, его авторы как-то по-своему представляют себе библиотекаря, для которого пишут эти положения.
Например, Кодекс-99 начинается с постулата: «БИБЛИОТЕКАРЬ обеспечивает высокое качество и комфортность услуг» (выделено мной. — П.Г.М.).
Сразу становится видно, что библиотекарь — всего лишь слуга. Услуживает он! Отсюда заложенная в последующих позициях, беспристрастность и отстранённость: «Да, сэр! Слушаюсь сэр!» И ничего личного.
Если библиотекарь — слуга, понятна информцентричность Кодекса да и всех современных прозападных веяний в библиотечном деле. Кому служит слуга? Хозяину. Кто сегодня хозяин жизни? Те, у кого в глазах по доллару. Можно конкретизировать: чиновник, олигарх, владелец заводов, газет, пароходов. Чего ожидают от слуги? Что он будет выполнять, приказания чётко, качественно, беспристрастно, без размышлений. Вот тут, конечно, нужна узкая, в пределах конкретного приказания, информация, и её лучше всего добыть быстро и без особых усилий. Ну и, конечно, сделать на этом карьеру, достичь успеха. Сами по себе эти цели не так уж плохи, но, как известно, освобождённые от рамок морали и нравственности, они приводят к диктатуре, авторитаризму, волюнтаризму и прочим прелестям недемократичного общества.
У сегодняшних хозяев жизни идеология денежного мешка; они и нацеливают библиотекаря-информатора обслуживать именно эту идею. Или же идею глобализма. В любом случае библиотека и библиотекарь остаётся идеологическим прислужником. Смешно, когда под идеологизацией библиотечного дела в России подразумевают только коммунистическую идеологию, освободившись от которой, оно, якобы, становится свободным. И сегодня, и всегда, и на Западе, и у нас библиотека — идеологизированная институция, в какие бы одежды её не рядили. Остаётся только говорить о наличии, сохранении и развитии её национального колорита, но нас даже и этого лишают.
Возможно, дискуссию о новом Кодексе «заказали» авторы Кодекса старого, видя сопротивление «гуманистов-патриотов»?
Вероятными «заказчиками» дискуссии могут быть и они — гуманисты-патриоты. Зачем? Неужели, по словам г-на Скитневского, «сегодня в библиотечном деле нет более актуальных проблем?» Поразмыслив, можно прийти к выводу, что любые проблемы имеют прямое отношение к Кодексу, и он имеет к ним такое же отношение.
«Например, — говорит Владислав Оскарович — проблемы воспитания нового поколения библиотекарей и читателей». Очень острая проблема. Но, почему здесь употреблено слово «воспитание», а не обучение? Может быть, потому что обучение — это воздействие на сознание, нацеленность на знания? Поэтому процесс обучения в данном случае может заключаться в том, чтобы предоставить знание о том, какие кнопки компьютера нажимать, чтобы беспристрастно выдать любую информацию пользователю. Здесь библиотекарь индифферентен (равнодушен? вышколен?) к пользователю, к информации, да и самому себе. Как и записано в Кодексе. Впрочем, в таком случае пользователь вполне обойдётся и без библиотекаря и его этического Кодекса; он сам умеет нажимать на кнопки.
Другое дело воспитание. Оно не может быть безразличным и безответственным. И вряд ли стоит ставить знак равенства между воспитанием свободного человека и вышколенностью слуги.
«Воспитание… призвано воздействовать на подсознание и сверхсознание. Подлинная воспитанность предполагает не одно лишь знание норм, и соблюдение принятых в обществе правил, а невозможность (выделено мной. — П.Г.М.) нарушения принципов, ставших внутренним (выделено мной. — П.Г.М.) регулятором действий и поступков».3 Обуславливается это только наличием внутренней свободы.
Какое отношение имеет воспитание, в том числе воспитание библиотекаря и читателя к Кодексу этики? Вероятно такое, что под этикой понимается взаимоотношения людей на основе уважения главных человеческих ценностей, в том числе и добродетели (справедливость, мудрость, смелость, самообладание, любовь к ближнему, правдивость и искренность, верность и преданность, доброта и сострадание, доверие и вера, скромность и смирение, ценность обращения с другими).
Основной целью этики Аристотель называл деятельность души в полноте добродетели, то есть самореализацию. Самореализация человека — это разумные поступки, которые избегают крайностей и держатся золотой середины. Здесь следует уточнить, что подобное равновесие также есть основа внутренней свободы.
Вот она, внутренняя свобода, на мой взгляд, и есть главное в этике профессиональной деятельности — и не только библиотекарей. Она даёт право на равенство. Почему-то во всех восьми пунктах Кодекса 1999 библиотекарь всегда что-то кому-то должен: пользователям, работодателям, коллегам, профессии, а должник всегда ниже того, кому он должен. Не отрицая нужности профессионального долга, не мешало бы зафиксировать равенство отношений на библиотечной площадке, а также право библиотекаря на  достоинство и уважение.
Мне могут возразить, что пользователь библиотеки имеет конкретную цель, направленную на удовлетворение своих потребностей и не связанную с личностью библиотекаря, в контакт с которым вступает. Я сама могу вспомнить немало других этических противоречий в общение библиотекаря и пользователя. Гарантия их решения — высокий профессионализм, этическая культура и уверенность в равенстве отношений. Они помогут библиотекарю не только удовлетворить каждый запрос максимально полно и доброжелательно, но и проявить себя как личность интересную пользователю.
В Кодексе 1999 года равенство библиотекаря и пользователя даже не подразумевается, в нём отражено мнение  лишь приверженцев потребления информации.
Было бы неплохо всё-таки поискать золотую середину. И направление поиска — вот оно, рядом. Это этические ценности библиотекарей, работающих с детьми.
Статья О. В. Козловой в «Библиотечном деле»4 обещает, что, возможно, именно здесь, между ответственностью и свободой выбора и есть золотая середина. Увы, мы снова сталкиваемся с той же крайностью — информатизация и навыки образовательного чтения. В трёх из предложенных четырёх пунктов главное — информация. Таким образом, легитимным признаётся только деловое чтение, проще говоря, чтение в рамках школьной программы. Вне этих рамок школьники уже не читают, а при таком отношении к чтению самих библиотекарей и дальше читать не будут.
Последний из предложенных О. В. Козловой постулатов о продвижении лучших образцов литературы смотрится как-то сиротливо и чужеродно. Непонятно, куда, зачем, как и с какими последствиями их продвигать.

Кодекс этики или Кодекс чести?
Разговаривая с коллегами о Кодексе, я несколько раз оговорилась, назвав его Кодексом чести. Может это не случайно и что-то в этом есть? Может быть, именно Кодекс Чести должен стать золотым сечением нашей профессии?
Оказалось, что не я одна так думаю. Открываю седьмой номер журнала Библиотека5 — и сразу бросается в глаза статья И. Трушиной. В её заголовке и в преамбуле к проекту новой редакции Кодекса — те же слова о чести библиотекаря.
Представленные в статье этапы работы над новой редакцией Кодекса зафиксировали переосмысление большинства положений Кодекса-99. Порадовало намерение сохранить просветительскую миссию библиотеки и, конечно же, предложение М. С. Куракиной о необходимости специальных пунктов о взаимоотношениях с читателями-детьми и значении детского чтения.
Наиболее принципиальным, на мой взгляд, является признание социально-коммуникативных функций библиотеки. Но парадоксальным образом это достоинство нового документа стало и его недостатком. Произошло смещение в другую крайность: от всемогущества информации к диктату социума. В проекте едва ли не через абзац повторяются слова: социализация, социальная ответственность, социальная значимость, социальная миссия, социальная репутация. Да, это тоже веление времени. Но времена меняются гораздо быстрее чем этические, нравственные ценности: честь, совесть, справедливость, поэтому есть опасность создать не современный, а сиюминутный Кодекс.
Могу пригласить уважаемых учёных заглянуть в «рядовые библиотеки из провинции» и убедиться, что социальная работа там ведётся. Но возглавившие этот процесс чиновники требуют от библиотек таких планов и отчётов, что создаётся впечатление, будто в нашем социуме не осталось ни милиции, ни органов по борьбе с наркоторговлей и алкоголизмом, ни органов социального обеспечения… И только библиотеки вынуждены всем этим заниматься. Тут уж не до книги и чтения и даже не до культуры. Я слегка утрирую, но проблема перекоса и подмены библиотекой государственных социальных институтов, увы, существует.
Имеется несколько вопросов и возражений по конкретным пунктам нового Кодекса.
I. «Российский библиотекарь… участвует в распространении знаний и информации (выделено мной. — П.Г.М.) как основы для модернизации и процветания России». Модернизация — это не только техника и высокие технологии, для развития который нужны информация и знания, это ещё и пресловутый человеческий фактор, который вполне может проигнорировать информацию и знание. Ему и так хорошо. Вот бы к знаниям и информации добавить ещё и духовную составляющую как мотив самомодернизации!
«…в своей профессиональной деятельности руководствуется профессиональными принципами, а не личными взглядами …» В формулировке этого пункта, мне кажется, запрятано всё то же преклонение перед всемогущей и вездесущей информацией, поэтому и повторяется постулат о беспристрастности библиотекаря, от которого, вроде бы собрались отказаться. Профессиональная деятельность — понятие широкое (см. регламентирующие документы). В неё входит, например, у детских библиотекарей, проведение бесед и обсуждений художественных произведений. Хочу подчеркнуть: не литературоведческий разбор, как на уроке в школе, а свободное высказывание мнений. В этом случае библиотекарь выступает лидером чтения, подает пример, на равных обсуждает книгу, для чего ему как раз нужно иметь своё мнение. Таков профессиональный принцип детского библиотекаря.
Далее в нескольких абзацах предлагается способствовать: диалогу этнических групп, формированию критического отношения к информации, социализации личности, развитию информационных и культурных потребностей.
Почему-то думается, что способствовать, то есть раскрывать и предлагать наилучшие способы, а не бесстрастно выдавать информацию можно лишь при наличии собственного взгляда на то, что же является лучшим.
По одному из положений возникает вопрос: культурные потребности равнозначны духовным? Всегда ли культурные потребности нравственны? Стоит ли эти категории объединять одним словом: культура?
И ещё. Кто будет определять антинаучность материалов, когда сами учёные не всегда могут сойтись во мнениях, и любой из них имеет право выдвигать и доказывать свои теории, которые другим покажутся антинаучными? 
Возникшие вопросы показывают, что библиотекарям приходится решать задачи, с которыми им не приходилось сталкиваться ранее, разрешать проиворечия этического характера. В силу многих причин своими силами библиотекарю трудно  с  этим справиться. Но он может дополнить свой профессиональный багаж методами гуманитарной экспертизы. Библиотека может быть заказчиком, участником и организатором гуманитарной экспертизы по любому из вышеназванных вопросов. Потребность в этом, вероятно, сохранится и в будущем.
По крайней мере, прежде чем «продвигать лучшие образцы отечественной и зарубежной литературы» для детей и подростков, кто-то должен определить эти лучшие образцы. А судьи кто? Экспертная комиссия в составе литературоведов, библиотекарей, читателей-детей, родителей, учителей. Напомню, что выводы экспертной комиссии не являются обязательными к исполнению, они носят констатирующий характер, поэтому не стоит усматривать в этом предложении насилие над свободой чтения. Это всего лишь свобода выбора. Как в ситуации с конём: его можно подвести к водопою, но пить или не пить — это он решит сам. Почему бы этот момент не отразить в Кодексе?
К великому моему сожалению, я не нашла в проекте заявленных как намерение пунктов о просветительстве, детских библиотеках и детском чтении. В разделе «Отношение к своей профессии» было бы не лишним сказать не только о социальной, но и о просветительской миссии. Не стоило бы забывать, что во взрослую библиотеку приходят в основном те, кто приучен к библиотеке с детства. В наше время это особенно важно, потому что поколение, родившееся с мышкой в руке, просто зависнет в Сети и до библиотеки не дойдёт. Кому тогда нужен будет Кодекс?
Особый акцент хотелось бы сделать на разнице во взаимоотношениях библиотекаря со взрослыми и детьми. В первом случае градус бесстрастности может быть достаточно высоким: у взрослых более устоявшиеся интересы и более конкретные запросы. Большинство детских библиотекарей подчёркивают, что в основе их деятельности лежит любовь к детям и книгам. Любовь — этическая категория. Разве зазорно сказать об этом в Кодексе этики? По крайней мере в части, характеризующей библиотечную работу с детьми.
А дальше мне хотелось бы выразить свою принадлежность к патриотам-гуманистам и согласие с мнением
И. И. Тихомировой6: если уж мы «выходим в люди», в мировое информационное пространство, почему бы нам не сделать это с чувством собственного достоинства? Это значит — выйти с чем-то своим, с тем, чего нет у других, а не быть безликими «как все» или, хуже того, приживалами, подбирающими крошки с барского стола. Нам есть с чем выйти. Подтверждение тому — пример, приведённый Ириной Ивановной о японском специалисте, поставившим руководство чтением выше информационной деятельности. А ведь, руководство чтением и шире: библиотечная педагогика чтения — это, действительно, наше достояние.
Если всё же нужны ссылки на Запад, почему бы не вспомнить «Руководство ИФЛА» для детских библиотек, где в разделе «Качества, характеризующие детского библиотекаря», говорится об энтузиазме, коммуникативных навыках, способности к сотрудничеству и ещё о многом таком, что можно отнести к этическим нормам?
Я не согласна с тем, что все российские библиотекари видят основной смысл своей деятельности только в предоставлении информации и социальной деятельности. Обосновать это я и попыталась в статье. Конечно же, потенциал российской библиотечной этики не исчерпан, в частности требуется пересмотреть соотношение понятий: «профессиональный» и «этика».
В Кодексе могут быть выражены философия, идея, стиль, раскрывающие такие понятия, как честь и достоинство библиотекаря и читателя, а не только их технологические навыки.
Возможно, несколько постулатов нового Кодекса могли бы выглядеть следующим образом:
• библиотекарь считает делом чести обеспечить для пользователя максимально свободный и комфортный доступ к информационным ресурсам библиотеки;
• библиотекарь взаимодействует с пользователем на основе равенства и взаимного уважения чувства достоинства;
• рассматривая свободный доступ к информации как неотъемлемое право личности, имеет право на предложение пользователям альтернативных вариантов информации, исходя из социальной, просветительской миссии и профессионального долга;
• библиотекарь, работающий с детьми, признаёт уникальность и значимость детского чтения и педагогики детского чтения для гуманитарного развития общества;
• библиотекарь, работающий с детьми, любит своего читателя, признаёт его как личность, изучает детскую психологию и возрастные особенности развития, содержание и читательское назначение книг, предлагаемых для чтения;
• библиотекарь, работающий с детьми и подростками, организует гуманитарную экспертизу качества произведений художественной литературы, предлагаемой для чтения;
• раскрывает и предлагает детям и подросткам библиотечные ресурсы, исходя из соразмерности многообразия информации, интеллектуальной свободы и педагогической миссии.
Другими словами, библиотекарю не имеет смысла запрещать и не «пущать»; фильтрация информации ничего не даст. Гораздо эффективнее предложить выбор между «хорошим» и «плохим», добром и злом и способствовать выбору в пользу добра, что по большому счёту и является социализацией личности. Конечно, определение этого «хорошего» и «плохого» — дело субъективное. Но при наличии равноправного сотрудничества, не «сверху вниз», как гуру, но и не снизу вверх, как слуга, при наличии репутации отличного профессионала, озвучивание «хорошего» и «плохого» из уст библиотекаря будет восприниматься именно как предложение выбора, который должен сделать сам читатель.

1 Скитневский В. Моральная демагогия. Обсуждаем «Кодекс профессиональной этики российского библиотекаря» / В. Скитневский  // Библиотечное дело. — 2010. — №14. — С. 30.
2 Филиппова Т. Тонкая материя / Т. Филиппова // Библиотечное дело. — 2010. — №14. — С. 1.
3 Тихомирова И. Воспитательный потенциал литературной классики /И. Тихомирова // БД. — 2010. — №2. — С. 32.
4 Козлова О. Между ответственностью и свободой выбора. Об особенностях этических норм в работе детского библиотекаря / О. Козлова // Библиотечное дело. — 2010. — №7. — С. 28–30.
5 Трушина. И. Дело чести, совести и ответственности. Обсуждаем новую редакцию «Кодекса профессиональной этики российского библиотекаря» / И. Трушина // Библиотека. — 2010. — №7. —
С. 5–9.
6 Тихомирова И. Лицом на Запад, а спиною на восток? Обсуждаем «Кодекс профессиональной этики российского библиотекаря» / И. Тихомирова // Библиотечное дело. — 2010. — №14. — С. 26–29.