Эти слова поэта оказались пророческими в буквальном смысле: на смену рукописям пришли файлы, на смену почтовым открыткам — SMS, а письмам и телеграммам — электронные сообщения. Что останется после нас, кроме затерявшихся в бесконечных просторах Паутины посланий? Ещё более хрупким оказывается «вещный мир».

Лет десять назад мне довелось заниматься выпуском книги Натальи Дудинской «Жизнь в искусстве». Чтобы сделать какие-то уточнения, подобрать иллюстрации я приходила к Наталье Михайловне домой, в квартиру, известную всем поклонникам великой балерины. Это был удивительный дом, меньше всего напоминавший привычную нам квартиру. Под стать ему была и сама хозяйка, несмотря на свой возраст (почти девяносто!) всегда на каблучках (никаких тапочек!), с идеальной причёской и ярким макияжем, в нарядном платье с камеей. Человек другой эпохи, словно случайно оказавшийся в нашем суетном мире. И квартира её была больше похожа на музей, чем на жилье. Большие, немного запущенные комнаты, уставленные антикварной мебелью. Стены увешаны фотографиями, дарственными и самой хозяйки, по которым можно было проследить всю историю нашего балета, огромный стол у окна с уютной настольной лампой. На столе — папки с письмами, открытками, телеграммами.

Проходя мимо этого дома, я всегда невольно поднимала глаза на освещённые теплым светом окна и представляла, как безупречная Фея танца бесшумно передвигается в этом закрытом от всех мире, где по-прежнему плывут фарфоровые лебеди, смотрится в зеркало хрустальная туфелька Золушки, в изящных арабесках застыли фаянсовые балерины.

Несколько лет спустя я шла по Малой Морской и привычно посмотрела на знакомые окна — за ними была зияющая чернота, рабочие деловито выламывали старые рамы, чтобы заменить их стеклопакетами. Одним махом был уничтожен целый мир — свидетель блистательной и красивой жизни.

Конечно, квартира у Невского проспекта — слишком лакомый кусок, чтобы город позволил себе такую роскошь — сохранить её как музей звёздной пары — Натальи Дудинской и Константина Сергеева. И всё же, в каком-то смысле им повезло — архив Дудинской не был выброшен, его передали Санкт-Петербургскому государственному музею театрального и музыкального искусства.

Но бумаги вне стен родного дома — утрачивают вкус и аромат времени. 

Дмитрий Сергеевич Лихачёв был страстным любителем балета. «Балетная музыка Пуни и Минкуса, Чайковского и Глазунова неизменно поднимает мое настроение. — говорил он, — “Дон Кихот”, “Спящая” и “Лебединое” (именно так сокращала названия балетов и Ахматова), “Баядерка” 

и “Корсар” неразрывны в моем сознании с голубым залом Мариинского, входя в который я и до сих пор ощущаю душевный подъем и бодрость». Дмитрий Сергеевич трогательно хранил «осколочек» любимого зала: «В моём кабинете, отделяя кабинет от холла, висит сейчас на стеклянной двери бархатный голубой занавес: он из старого Мариинского театра, куплен в комиссионном магазине ещё тогда, когда мы жили в конце 1940-х годов на Басковом переулке и шёл ремонт зрительного зала театра после войны (бомба попала в фойе, и обивку и занавеси обновляли)».

Такой вот мостик из прошедшего в настоящее.