Пётр заставил всех нас задуматься о пути России, он «столкнул» Россию с Европой, придав мощное ускорение развитию страны. По указам Петра дворян посылали в Европу для изучения военного и инженерного дела, кораблестроения, искусств и ремесел. Книгоиздательство в его время было поставлено на новую основу: выходила не только религиозная, но и светская, военная, техническая литература, главным образом переводная. Затем в новой столице появилась своя газета «Санкт-Петербургские ведомости», открылись первая государственная библиотека и первый общедоступный театр; в 1724 году Пётр учредил Академию Художеств и Наук, а при ней — гимназию и университет для воспитания будущих русских учёных.

Библиотека Академии наук (БАН) начала создаваться в 1714 году, за десять лет до основания Академии наук. Её биография формировалась в то время, когда по велению Петра на тридцатом меридиане создавался новый город — самодостаточный локальный центр отечественной науки, образования и культуры. На тридцатом меридиане строилась столица, которая притягивала к себе национальную и культурную энергию России и Европы. Её интеллектуальное и научное притяжения были громадными. Из Петербурга во многие страны расходились волны новых мыслей, новых проблем, новых надежд и новых начинаний….1

«Ненужная роскошь»

Наброски пейзажа библиотеки у царя возникли во время Великого посольства 1697–1698 гг. в Западную Европу. Постоянное общение с зарубежными учёными, в первую очередь с немецкими, продолжалось и в начале XVIII в.

Уже в декабре 1708 г. Г. В. Лейбниц (1646–1716) по предложению Петра составил для него записку о «введении» в Россию наук.2 В 1711 г. в Торгау состоялась встреча Лейбница с Петром, во время которой немецкий учёный развил перед царём свой план. После новой личной встречи Лейбниц уже прямо писал о создании Академии наук и рекомендовал для начала озаботиться организацией библиотеки и кабинета редкостей.3

Но осуществить проект Лейбница было невозможно без помощи иностранцев. Как свидетельствуют публикации, иностранцы обсуждали создание Академии задолго до её появления и объективно подталкивали Петра к выполнению этого плана. Уже в 1714 г. (!) в голландском журнале “Neu-eröffneter Welt und Staats-Spiegel” (Haag, 1714. Th. 67. S. 624) в разделе новостей из Москвы от 25 сентября появилось сообщение о намерениях Петра: «Говорят, что его царское величество предполагает учредить в Петербурге академию. Если это правда, то со временем этот город сделается и замечательным, и громадным, так как и теперь он довольно обширен».

11/22 июня 1718 года советник камер-коллегии Генрих Фик4 подал Петру записку «О нетрудном воспитании и обучении российских младых детей, чтобы оных в малое время в совершенство поставить». Прочитав её, царь начертал на этой бумаге следующую резолюцию: «Сделать академию, а ныне приискать из русских, кто учён и к тому склонность имеет; также начать переводить книги юриспруденции и прочая, кто сие учинит сего года начало».5

Что здесь необходимо отметить? «Проницательность» (по А. С. Пушкину) Петра. Он понимал, что объединить учёных, науку и образование можно только извне. И здесь на Библиотеке и Академии лежит подлинная ответственность. Надо стать не учёным человеком, а человеком — учёным. Когда поступку требуются знания, человек познаёт, а, познав, создаёт, то есть действует с искусством.

В правящих кругах России планы царя не встретили единодушного одобрения. Негласное сопротивление дворянской элиты опиралось на распространённое в населении убеждение, что меры Петра тягостны и непосильны для страны, что они искусственны и вредны. Внешняя слава достигалась ценой неслыханных жертв и разорения. Так и Академия наук в безграмотной стране казалась ненужной и дорогой роскошью.6

В записках Я. Штелина приводится такой эпизод.

«Некогда за столом у Его Величества был разговор об учреждении Академии Наук, и Государь открыл тогда обстоятельно намерения свои в рассуждении сего учреждения. Один из тайных его советников сказал притом, что предприятие Его Величества ввести науки в Россию весьма похвально и для отечества весьма нужно; однако ж он сомневался, чтоб российский народ мог получить большую пользу от Академии, состоящей из знаменитых и славных учёных людей, которые не станут заниматься обучением юношества. “А для чего ж не быть от них пользы?– отвечал Государь. – Я знаю, какое при этом учреждении имею намерение, и теперь вам скажу. Славные наши учёные люди будут писать книги о всяких науках, которые прикажу я переводить на наш язык; выберу и поручу им молодых людей, которых они должны будут учить наукам по своим книгам и приготовлять их к тому, чтоб они могли других учить тем наукам. Другими ж сочинениями о своих науках и новых открытиях, которые будут они издавать на латинском языке, принесут они нам честь и уважение в Европе; иностранцы узнают, что и у нас есть науки, и перестанут почитать нас презрителями наук и варварами. Сверх того присутствующие в коллегиях, канцеляриях, конторах и других судебных местах должны будут требовать от Академии советов в таких делах, в которых науки потребны”».7

Оценивая сопротивление дворянства петровским преобразованиям, современные авторы видят в нём скорее культурный конфликт, нежели классовое противостояние.8

Пётр сумел переориентировать традиционные идеи, сформировавшиеся в духе нации на протяжении нескольких веков. Он поставил глобальную задачу для России: замена одного мировоззрения другим. И в жизни, и в политике, и в культуре он пытался соединить не соединимое. Его душа и сердце вмещали любовь и к ближним своим, и к Отечеству, и к армии и флоту, и к Санкт-Петербургу. Несомненно, что среди его любимых «детей» была и Библиотека. Мнение Европы очень заботило его, но лишь в рамках личных интересов.

Пётр думает о большой Библиотеке, ещё недостаточно определённой. Он смутно видит её читателей. В кратких заметках находятся указания, запомнившиеся факты, мысли. За короткие часы раздумий Пётр создал оригинальную философию Библиотеки, которая впоследствии даст ему видение необозримого пейзажа…

Понять замысел Петра, расшифровать код БАН — задача не из лёгких. Пётр не оставил чётких указаний, свидетельствующих о новой её миссии в России. Есть только наброски, которые я уже назвал «пейзажем», и который надо попытаться рассмотреть, как читают черты лица, чтобы определить, что оно выражает.

Вот некоторые фрагменты, относящиеся к 1710 году.9

1 июня 1710 г. Комендант Петербурга К. А. Нарышкин (ум. 1723) написал Петру о смерти немца генерал-майора Шлюнда. Ответ Петра: «Пожитки и деньги, которые после ево остались, пересмотри сам и вели переписать имянно, и тое опись пришлите к нам, а копию с оной у себя оставь. Также книги, инструменты и письма… с описью вместе пришли сюда».

9 июня 1710 г. Пётр пишет боярину И. А. Мусину-Пушкину (1661–1729), курирующему московские типографии: «Доставьте все, какие есть на славенском и российском языке церковные и гражданские книги». И. И. Голиков (1735–1801) так прокомментировал текст этого письма: Петр «дал повеление… графу Мусину-Пушкину для Петербургской публичной библиотеки доставить все, какия есть, на славенском  и российском языке церковные и гражданские книги». Это первое упоминание в 1710 г. о «Петербургской публичной библиотеке».

18 декабря 1710 г. Г. И. Головкин (1660–1734) пишет в Москву дьякам Посольского приказа: «Которые книги по указу великого государя купил во Франции и в Голландии доктор Пётр Посников (П. В. Постников (1676–1716). — В. Л.) и привёз к Москве – о правах и уложениях окрестных государств, те пришлите сюда с подъячим. Ежели ж которые из тех книг (как я слышу) взяты в аптеку для собрания библиотеки, те надлежит вам оттуда взять и прислать сюда, понеже изволит государь тех книг спрашивать. А иных книг, какие из Посольского приказу в аптеку были отбраны, не берите. И в тех, которые ныне надобны и возьмёте, хотя и росписку дайте».

Так в Москве стали собираться книги для будущей петербургской «Библиотеки его величества» — БАН.

Краткая биография БАН

Предназначение БАН — стать сокровищницей и проводником мирового знания. Именно мирового (никак не меньше!) и обязательно всего, как в древней птолемеевской Александрии.

С рождения в ней было что-то необыкновенное, отличавшее её от многих европейских библиотек. Не сразу пришло слово, которым можно объяснить это впечатление. Но оно пришло — дистанция. Дистанция была задана сразу и навсегда. Поэтому полнота и точность восприятия жизни БАН также предполагает некую дистанцию.

«Начнём ab ovo», как писал поэт.

Библиотека Академии наук родилась в конце ноября 1714 г. и прожила почти триста лет. Три столетия поровну разделены между XVIII, XIX и XX веками. Но важнее другой рубеж, не календарный — большая часть жизни Библиотеки прошла при «старом режиме»; в 1917 г. ей исполнилось 203 года. Она принадлежала к той возрастной группе учреждений науки и просвещения России, детство которых пришлось ещё на годы царствования Петра, молодость — на царствование Елизаветы Петровны и Екатерины II, а возмужание — на время войн, революций и перестройки.

Судьба благоволила к Библиотеке изначально. Она родилась в царской семье. В ней было много людей, принадлежавших к элите Российской империи. Среди них оказалось немало таких, которых вообще не признали бы за русских (Р. Арескин, Л. Блюментрост, 

А. Виниус, А. Остерман). Разговорными языками в детстве были немецкий, латынь, французский, английский.

Первым её местом мог быть флигель Летнего дворца или одно из его служебных помещений, куда в 1714 году привезли три собрания, содержащие преимущественно  западноевропейские издания, — книги Аптекарского приказа из Москвы, библиотеку Готторпскую, так называемую библиотеку Курляндских герцогов и книги из «завоёванных балтийских провинций».

В сентябре 1714 г. по приглашению Пьера Лефорта (1676–1754), племянника Франца Лефорта, в Петербург приехал немец Иоганн-Даниэль Шумахер (1690–1761), который в Летнем дворце начинает разбирать царскую библиотеку. Соратник Петра Роберт Арескин (1675/77–1718) стал для Шумахера одним из умов-посредников так необходимых в начале профессиональной карьеры. Арескин учил его правилам работы с книжным собранием. Находясь в окружении Петра, Шумахер познакомился с нравами и характером царя, что было крайне важно для будущего библиотекаря Его Императорского Величества.

Фонд насчитывал около 2000 книг на всех европейских языках, включая русский, причём русская книга в первоначальном фонде занимала весьма скромное место. Это происходило совсем не из-за пренебрежения к традиционной русской книге светского содержания, большей частью рукописной, а из-за того, какую роль предназначал Пётр своей первой и главной общедоступной Библиотеке. По его замыслу, она должна была научить русского человека пользоваться всей суммой знаний, накопленных к тому времени в западноевропейских странах, и прежде всего в Голландии и в Англии. В 1716 году собрание БАН насчитывало уже 4763 тома.

Одним из самых ранних книжных собраний, соединившихся с собранием Петра, является Собрание книг, принадлежавших царевичу Алексею Петровичу (1690–1718). Время этого соединения — 1718 год. В том же году для БАН приобретена библиотека сподвижника царя А. А. Виниуса, насчитывавшая 375 томов. В 1719 году была куплена по указу государя библиотека лейб-медика Петра Р. К. Арескина — 2322 названия в 2527 томах.10

«Старшая сестра» Академии наук росла стремительно. После библиотеки Арескина специально для нее приобретено знаменитое в Европе книжное собрание шотландского учёного Арчибальда Питкарна — 1522 названия в 1906 томах (1718). Упомяну ещё книги из коллекции барона П. П. Шафирова, насчитывавшие по описи 484 тома, которые были переданы в БАН в 1724 г.

Первоначальный фонд Библиотеки, учтённый и неучтённый в первом печатном каталоге “Bibliothecae imp. Petopolitanoe” (P.1-4. St.Pbg., [1741-1744]) насчитывал около 16 тысяч книг на всех европейских языках, включая русский. Причём в каталоге не были отражены имеющиеся в Библиотеке книги на греческом и славянском языках, кроме русского.

Начало постоянного обслуживания читателей в Библиотеке — 1718 год, четыре года спустя после основания.

К 1719 г. Библиотеку, Летнего дворца было уже явно недостаточно для её размещения, перевели в «Кикины палаты».

На церемонии её открытия «…знатнейшие посетители… были угощаемы кофеем, венгерским вином, цукербротом и, смотря по годовому времени, разными плодами (но только после осмотра коллекции. — В. Л.); посредственных же людей водили… суб-библиотекарь или другой служитель»… Потом это стало традицией и «…определено было Библиотекарю сверх сего годового жалования ещё 400 рублев в год на упомянутое угощение».11 Те, кто это начинал, звались Арескин, Блюментрост и Шумахер, Эйлер и Бернулли, Миллер и Штелин, Ломоносов, Тредиаковский, Крашенинников…

Кто же были они — первые читатели общедоступной Библиотеки с 1718 до 1725 года? В это время Библиотеку посещали представители знати (Я. Брюс, А. Остерман, цесаревна Анна, барон Гюйсен); представители высших слоев духовенства (Феофан Прокопович, 

А. Кондоиди); дипломаты и учёные 

(Л. Ланг, В. Татищев); сотрудники создаваемой в Петербурге Академии наук 

(Л. Блюментрост, И.-Х. Коль, И.-В. Паузе, И.-Д. Шумахер, Ф. Гмелин).12

В возрасте четырнадцати лет Библиотека переехала в специально построенное для неё, Кунсткамеры и Академии наук здание на Университетской набережной и жила в нём с небольшим перерывом до 1924 года. С 1925 г. и до настоящего времени она занимает дом на Биржевой линии, 1.

У истоков истории мирового знания

Образование, полученное Библиотекой в детстве и юности, было доступно (м.б. к применению?) лишь довольно узкому слою элиты — сотрудникам и членам Академии наук. Впоследствии этот круг значительно расширился и стал открытым для многих поколений российских учёных и исследователей.

В детстве для Библиотеки не было в России примера для подражания. И в это время она, как часто бывает, превращается в достопримечательность Санкт-Петербурга. По ней, уже к 40-м гг. XVIII в. можно было судить о том, что значит библиотека для столицы, как она выглядит внешне, как растёт и обогащается ценными книгами.13 С библиотекой петербуржец общался постоянно, она входила в жизнь, влияла на формирование личности. Отношение к библиотеке, выбор книг, которые отвечают душевному состоянию человека, представляли собой часть нового петербургского мировоззрения. Биография БАН — это и переживание её читателями, кто они были, кто и как читал. Понятие «библиотечный Петербург» в то время еще только формировалось.

В БАН, ставшей главной лабораторией Академии наук, примиряются мечта и реальность учёного, но примиряются по-своему. Правила жизни библиотеки, введённые Блюментростом и Шумахером, ещё не стали тогда для академиков необходимостью и, следовательно, привычкой. Много времени и сил уходило у секретаря Академии и библиотекаря И.-Д. Шумахера (1690–1761) на выяснение отношений с академиками, особенно с Ж.-Н. Делилем, М. В. Ломоносовым и советником А. К. Нартовым, по регламенту деятельности академической канцелярии, о роли Библиотеки и организации типографии. Сохранилось письмо асессору академической канцелярии Григорию Теплову от 11 февраля 1749 г., в котором Шумахер пишет: «Им не я, Шумахер, отвратителен, а моё звание. Они хотят быть господами, в знатных чинах, с огромным жалованьем, без всякой заботы обо всем остальном…».14 В таких условиях в восемнадцатом веке стала формироваться особая «академическая» и «библиотечная» чувственность, чтобы затем воплотиться в новой России.

Тогда же в «пейзаже» БАН уже были нарисованы черты государственной, академической, публичной и национальной библиотеки. В них обнаруживается пространство, приоткрываемое для исследователя. Может, впоследствии власти недооценили Библиотеку Академии наук, потому что недооценили замысел её создателя? После Петра произошла замена подлинности на деформированное мнение. Это было уже перечёркивание пейзажа, наброски которого он оставил в Санкт-Петербурге.

Библиотековедение, как и прочие науки (и естественные, и иные) появилось в нашей стране в результате путешествий Петра на Запад. Сегодня мы относим себя и свою культуру к Европе, зачастую забывая, что современная российская культура есть не стихийное и не естественное порождение российской почвы, а комплекс «трансплантатов», то есть нечто привнесённое извне и пересаженное на оную почву. Часть пересаженного укоренилась лучше (естественные науки, военное дело, музыка, балет), часть — хуже (например, науки об обществе, право, уважение к личности).

Библиотековедение как изучение западного опыта организации библиотек, формирования фондов, международного книгообмена, обслуживания читателей внедрялось в стенах Академии во многом благодаря личным контактам и заинтересованности руководства Академии. Например, в 1748 г. после принятия нового Устава (1747 г.) в качестве почётных членов Императорской Академии наук были избраны два иностранных библиотекаря — Ю. А. Залуский и А. М. Кверини.Первым же русским библиотекарем в БАН, внёсшим в своих трудах вклад в библиотековедение, стал Андрей Иванович Богданов (1693–1765).

На похоронах Петра в Петропавловском соборе 10 марта 1725 года Феофан Прокопович (1681–1736) произнёс вещие слова: «Какову он Россию свою зделал, такова и будет: зделал добрым любимою, любима и будет; зделал врагом страшную, страшная и будет; зделал на весь мир славную, славная и быть не престанет».15

Это понимали и современники царя. Санкт-Петербург — город, построенный на пересечении караванных путей с Востока на Запад, здесь складывается культура интенсивного обмена, однако своё, собственное, не уступает чужеземному, но, обогащаясь им, выступает твёрже и весомей. Государева библиотека — этот феномен науки и культуры не мог сформироваться иначе как в Санкт-Петербурге: стремление к Академии порождало желание ездить за книгами во все концы Европы. Здесь важно подчеркнуть одно существенное обстоятельство. Библиотеки Западной Европы обычно возникали на готовой почве, в условиях благоприятной окружающей среды. В строящемся Петербурге такой почвы не было, но были люди, понимавшие роль и значение библиотеки в новой столице. Они «сверху» возделывали культурную и научную среду, а эта среда пополняла государеву библиотеку. С самого начала ей нужно было как можно больше контактов, знакомств, обменов, общения с самыми разными людьми: от обычных петербуржцев до читателей и гостей самого высокого ранга.

Возникал образ: мы находимся у истоков истории Санкт-Петербурга, а Библиотека — у истоков истории мирового знания. Метафора обещала приход новой жизни, где встретятся три России: Россия науки, Россия образования и Россия культуры, чтобы в гармонии завершить творение Петра.

Менее очевидное для учёных, но, может быть, самое существенное состоит в том, что биография БАН представляет собой как бы «зародыш» будущего библиотечного дела России. У неё не было предшественников. Есть в её биографии такая черта, которую я бы назвал бессознательным стремлением к совершенству, черта, полученная от своего Создателя в 1714 году. Но это интуитивное стремление постоянно упиралось в реальную государственную машину, которая изменяла, а порой и извращала исходный замысел Петра и творческую биографию Библиотеки. Приблизительно по такой же схеме развивалась и отечественная наука: прекрасное начало, бурное и блистательное развитие, похожее на ослепительную вспышку, с последующим разочарованием, и столь же стремительное падение вниз. Библиотека Академии наук стала зеркалом и отражением смыслов этой схемы. Те, кто был вместе с ней, реагировали на удары властей — волновались, беспокоились, страдали. БАН была выше этого и всегда жила по своим особым правилам. В общественном сознании ХХI столетия она останется с репутацией строптивой библиотеки. В этой строптивости, сопротивлении власти заключается своеобразное и притягательное её обаяние.

Почти трёхвековой жизненный путь БАН подтверждает правоту того, что ещё четырнадцать столетий тому назад предрекал хранитель императорской библиотеки в Китае Ню Хун (546–610). Ню Хун сформулировал пять бедствий, постоянно грозящих библиотекам: гонения властей, пожары, наводнения, смуты, войны.16 Удивительная последовательность!

Жизнь библиотеки в постоянном окружении этих бедствий ассоциируется у меня со стрелкой компаса. Как известно, она постоянно дрожит (мир неустойчив) и указывает правильное направление движения. Если в библиотеке ситуация стабильная, отклонений от нормы у стрелки нет. Каждому из бедствий соответствует свой радиус отклонения. По радиусу отклонения стрелки компаса можно судить, где библиотека сейчас, что её ждет в зависимости от бедствия и предполагать, сколько времени потребуется для возвращения в нормальное рабочее состояние. Самый большой радиус отклонения связан с гонением властей, по сравнению с которым все остальные бедствия на порядок меньше.

В биографии БАН есть немало страниц, требующих медленного прочтения и осторожных размышлений. Время, длиною в триста лет, делает многих зрячими. Открывает то, что не видели вчера. Ещё вчера были «Академическое дело 1929–1931 гг.», блокада 1941–1944 гг., февральский пожар 1988 года… А сегодня мы понимаем, что отдаём должное великой академической библиотеке и её основателю — Петру Великому.

Что же впереди? Повторю вслед за выдающимся философом ХХ в. Карлом Поппером: «Нам нужна надежда… Но большего нам не нужно, и большего нам не должно давать. Нам не нужна несомненность».17

С автором можно связаться:

valleo@mail.ru

1 Координаты Библиотеки Академии наук (вестибюля): 59° 56,6’ северной широты и 30° 17,8’ восточной долготы. Напомню, что вдоль тридцатого меридиана выстроились главные центры цивилизации: Мемфис, Фивы, Александрия, Каир, Хартум, Претория, Дамаск, Афины, Константинополь (Стамбул), Киев, Великий Новгород. Такого количества столиц нет ни на одном меридиане. Расставаясь со стариной, Пётр, видимо, нуждался именно в такой географической точке (Москва расположена на 38-м меридиане).

2 Подр. см. об этом: Шебунин А. Н. Основание Академии наук // Новое лит. обозрение. — 2002. — №2 (54). — С. 7–28. Это первая публикация рукописи выдающегося историка Андрея Николаевича Шебунина (1887–1940). Она была создана предположительно в 1936 г. и в настоящее время хранится в Отделе рукописей и редкой книги Российской национальной библиотеки.

3 Подр. см. об этом: Герье В. Отношения Лейбница к России и Петру Великому: По неизданным бумагам Лейбница в Ганноверской библиотеке // Лейбниц и его век. Т. 2. — СПб.: Печатня В. И. Головина, 1871. — С. 134.

4 Фик Генрих (1679–1750) — немец из Гамбурга. Состоял на русской службе с 1715 г., был секретарем у князя А. Д. Меншикова, сыграл важную роль в создании системы коллегий

5 Полное собрание законов Российской империи. Собрание первое / под ред. М. М. Сперанского. — Т. 5. — №3208. — С. 573.

6 Шебунин А. Н. Основание Академии наук // Новое лит. обозрение. — 2002. — №2 (54). — С. 25

7 Штелин Я. Подлинные анекдоты о Петре Великом, собранные Яковом Штелиным. Ч. 2. изд. 

2-е, испр. — М.: Типография Решетникова, 1820. — С. 61–62. А. Н. Шебунин подчёркивает, что указанный случай передан по рассказу Шумахера (см.: Шебунин А. Н. Основание Академии наук // Новое лит. обозрение. — 2002. — №2 (54). — С. 25).

8 См., напр.: Гордин М. Становление Санкт-Петербургской Академии наук в контексте развития европейской традиции власти // Российская Академия наук: 275 лет служения России. М.: Наука, 1999. — С. 238–258.

9 Подр. см. об этом: Савельева Е. А. К вопросу о начале Академической библиотеки / Е. А. Савельева, А. Д. Сыщиков (в печати).

10 Р. К. Арескин завещал продать свою библиотеку, а деньги отдать наследникам. Против этого пункта завещания стоит помета Петра: «Заплатить деньги по оценке». (См.: История Библиотеки Академии наук СССР. — М.; Л.: 1964. — С. 19. Прим.)

11 Штелин Я. Любопытные и достопамятные сказания о императоре Петре Великом… — СПб., 1786. — С. 77–78.

12 Подр. см. о этом: Савельева Е. А. У истоков Академической библиотеки / Е. А. Савельева, 

В. П. Леонов // Вопросы истории естествознания и техники. — 1999. — №2. — С. 27–40.

13 Леонов В.П.Судьба библиотеки в Росии.Роман-исследование.СПб.:Библиотека РАН,2000.С.121–124.

14 Леонов В. П. Судьба библиотеки в России. — СПб., 2000. — С. 198.

15 Феофан Прокопович. Слово на погребение всепресветлейшаго державнейшаго Петра Великаго, императора и самодержца всероссийскаго, отца отечества, проповеданое в царствующем Санктпетербурге, в церкви Святых Первоверховных апостол Петра и Павла, святейшаго правительствующаго Синода вицепрезидентом, преосвященнейшим Феофаном, архиепископом Псковским и Нарвским, 1725, марта 8 дне // Феофан Прокопович. Сочинения / под редакцией 

И. П. Еремина. — М.; Л.: Изд. АН СССР, 1961. — 

С. 128.

16 Обращаю ваше внимание, что это было ещё за 50 лет до гибели Александрийской библиотеки в Египте (646 г. н. э.).

17 Эволюционная эпистемология и логика социальных наук: Карл Поппер и его критики / cост.: 

Д. Г. Лахути [и др.]; пер. с англ. Д. Г. Лахути. — М., 2000. — С. 341.

Размышление о судьбе БАН, её миссии, роли и месте в культуре России. 

История библиотечного дела, Библиотека Академии наук

A Thinking about the fate of the Library Academy of Sciences, its mission, role and place in the culture of Russia.

History of librarianship, Library of the Academy of Sciences