Татьяна Евгеньевна Коробкина, директор Библиотеки-читальни им. И. С. Тургенева, Москва

Читать полемику вокруг Кодекса профессиональной этики российского библиотекаря, которая идёт на страницах «Библиотечного дела», мучительно больно. Эмоции захлестывают не только авторов статей. Они невольно передаются и тому,кто эти статьи читает: хочется дать гневную отповедь, пронзить жалом иронии, уличить в невежестве и т.д., и т.п. А ведь, казалось бы, самый предмет обсуждения — этика! —должен внушать мысль о терпимости к чужому мнению.

Давайте разберёмся, в чём не сходятся сторонники двух
Кодексов. И прежде всего отделим зёрна от плевел. К последним отношу, например,
такое высказывание: «Безоглядное копирование западных кодексов — не
реализация ли это плана Даллеса по
разрушению морали и самосознания в нашей стране? … это уже не просто разговор
об этике. Возможно, за этим стоит что-то более серьёзное, даже глобальное»
(«Библиотечное дело», №20 (134), с. 19). Список «разрушителей» составить совсем
нетрудно (это все те, кто составлял и публично защищал первый Кодекс), а дальше
передать его… впрочем, куда теперь передают доносы? Откуда этот рецидив «поиска
врагов народа» у молодой и симпатичной женщины, приветливо улыбающейся нам с
журнальной страницы? Она же (вслед за Ю. Н. Столяровым) уличает американцев и
западноевропейцев в сожжении «вредной» литературы. Ну а куда девались «вредные»
книги из фондов наших, в том числе массовых, библиотек, которые изымались из
пользования на протяжении всех лет советской власти? Вряд ли все эти издания
могли вместить так называемые «спецхраны» (фонды специального хранения) при
крупных научных библиотеках. Конечно, на площадях, как при нацистах в Германии,
«вредные» книги не жгли, но, совершенно очевидно, и хранить не хранили. Или их
разбирали по личным библиотекам сотрудники ГПУ, НКВД и КГБ?

Тут невольно вспоминаются семинары для
«контр-пропагандистов», существовавшие в советское время при райкомах КПСС.
Аргументы в пользу советского строя, которые выдвигались на этих семинарах,
составлялись, в основном, по принципу в «чужом глазу соринка…» Аргумент
противницы первого Кодекса из того же разряда.

Или вот её же обвинение в том, что «в библиотеках мало что
изменилось, а ведь именно реальных изменений очень хотелось бы пользователю»
(ах, до чего же нам свойственна наивная вера в «правильные» идеи, которые могут
изменить мир!). «Кодекс носит рекомендательный характер и необязателен к
исполнению» (а надо, чтобы государство приказало библиотекарям его выполнять?).
«Кодекс был принят только на рубеже веков и оказался заведомо устаревшим и
нежизненным» (откуда, в самом деле, написавшему эти строки «читателю», как
именует себя автор статьи, знать, какая мучительная и сложная работа по поиску
новых ориентиров для библиотечного дела велась в России с конца 1980-х годов?).

Чего, собственно, хочется автору статьи в 20-м номере
журнала, написанной «с точки зрения читателя»? «России нужна другая библиотека,
и для того, чтобы понять, какая именно, необходимо использовать достижения
социологии, маркетинга, психологии…», — пишет автор и предостерегает: «Иногда
нас манит красивый опыт соседей, но нужно быть так осмотрительными, пытаясь
перенять чужой опыт, ведь он тесно завязан на чуждом менталитете, чужой морали,
истории, законодательной базе, на другом укладе жизни. Именно поэтому все
исследования запросов пользователей должны проводиться с привлечением
российских специалистов по психологии, социологии, антропологии (?), истории,
маркетингу и, конечно же, библиотечному делу. /…/… всё это потребует
финансирования». (Опять гены, опять «было»: на ум приходят научные конференции
в библиотеке иностранной литературы в 1970-е годы, на которых обличалось
«буржуазное библиотековедение»). Тут, во-первых, хочется задать «читателю»
вопрос: на каких, собственно, идеях базируются нынешняя социология, психология,
маркетинг — российских или зарубежных? А может, — о ужас! — даже американских?
А во-вторых, где искать тех специалистов, которые проведут «исследования
запросов пользователей» (конечно, при условии, что эти исследования будут
профинансированы)? Ответ прост: в ООО «Вовлекай.ру», креативным директором
которого является автор упомянутой статьи и, судя по всему, недавняя выпускница
Высших библиотечных курсов. Вот тебе и «читатель»! «А казачок-то засланный»!
Да, предприимчивости нынешним предпринимателям не занимать! Но меня волнует
другое: не слишком ли часто в нынешней жизни учить нас, наших детей и внуков,
ничтоже сумняшеся, берутся люди, сами не слишком владеющие предметом, будь то
русский язык, отечественная история или …библиотечное дело?

 

Нежизненный и устревший?

Теперь несколько слов о «красивом опыте соседей», который
«манит российских библиотекарей». Скажу прямо, манит меня этот опыт, потому что
есть на что посмотреть, чему поучиться и что перенять. В том же 20-м номере
журнала, где опубликована статья «читателя», на 38-й странице помещена заметка
«Винчестерская публичная библиотека: когда образование становится культом». Ах,
когда же у нас появятся такие библиотеки, где всё организовано так
профессионально, так разумно и комфортно для читателей? Многие ли библиотеки в
России могут рассчитывать на такую высокую оценку читателей, какую получила
винчестерская библиотека в Америке: её назвала «невероятным сокровищем» мать
троих детей, вместе с ними посещающая эту библиотеку 14 лет. Если «чуждый
менталитет» заключается в уважении к библиотекам и понимании их значимости для
развития страны, которые буквально пронизывают американское общество, то я голосую
за этот менталитет.

Мы в России (под этим «мы» подразумеваю
библиотекарей-практиков) перенимаем зарубежный библиотечный опыт вот уже два
десятилетия. За это время произошла радикальная смена профессиональных
ориентиров. Советский опыт библиотечного строительства был по-своему уникальным
и имел несомненные достижения, состоявшие прежде всего в том, что в СССР была
создана государственная библиотека, идеально настроенная на решение задачи,
ради которой государство не жалело средств, — «коммунистическое воспитание
трудящихся». Изменение общественно-политического строя в стране привело к
формированию новой библиотечной идеологии. Основные этапы становления этой
идеологии: Конституция Российской Федерации (1993), Федеральный закон о
библиотечном деле (1994), региональные библиотечные законы, которые принимаются
начиная с 1996–1997 гг. В этом же ряду — Кодекс профессиональной этики
российского библиотекаря, первый так называемый «профессиональный стандарт»,
принятый Российской библиотечной ассоциацией в 1999 г., затем Модельный
стандарт деятельности публичной библиотеки (1-я редакция — 2001 г., 2-я редакция — 2008 г.), Манифест РБА о
публичной библиотеке (2003) и др.

«Устарел» ли Кодекс профессиональной этики российского
библиотекаря и можно ли считать его «нежизненным»? А я спрошу в ответ:
«устарела» ли Конституция Российской Федерации и Федеральный закон о
библиотечном деле? Можно ли считать «нежизненным» Модельный стандарт
деятельности публичной библиотеки — единственный фундамент и философию
модернизации общедоступной (публичной) библиотеки в России? Возможно, все эти
вышеназванные документы не «проходят» на Высших библиотечных курсах и
«читательница» с ними просто незнакома?

Я-то убеждена, что первый Кодекс профессиональной этики
нисколько не устарел, и не было никакой нужды его переписывать. Мы, российское
библиотечное сообщество, пока не в силах его выполнять, нам до него ещё
тянуться и тянуться! Возможно, Кодекс нуждается в правке. Вот, например, в нём
говорится, что «Библиотекарь… не несёт
ответственности за последствия использования информации или документа,
полученного в библиотеке». Это лишь прекрасная мечта, поскольку Гражданский
кодекс в части 4, ст. 70. «Авторское право» возложил за библиотеки
ответственность за использование копируемых материалов, хотя эту
ответственность должен нести тот, кто использует скопированный материал, а
задача библиотеки — предоставлять свободный доступ к информации и знаниям в
любой форме, в том числе в форме копий. Тем не менее, исходя из действующего российского законодательства, нужно было бы
внести в Кодекс следующее уточнение: «Библиотекарь… несёт ответственность за последствия
использования информации или документа, полученного в библиотеке, в
соответствии с действующим законодательством».

Что за вековечная российская страсть делать дело, затем
разрушать сделанное и делать заново? Не вижу серьёзных принципиальных
расхождений между первым и вторым Кодексами. Второй гораздо многословнее
первого и, в сущности, развивает положения первого. Он больше похож на правила пользования
библиотекой, в чём несправедливо упрекнула первый Кодекс одна из участниц
полемики.

Само по себе неплохо, что разработка и подготовка к принятию
второго документа побудило прочитать наконец первый Кодекс
библиотекарей-практиков, которых не было среди страстно обсуждавших этот
документ теоретиков библиотечного дела: уж они-то сразу поняли его
принципиальное значение для новой библиотечной идеологии и стратегии. Для
абсолютного большинства библиотекарей, в том числе проголосовавших за его
принятие на пленарном заседании РБА в мае 1999 г., этот текст не был
«своим»: в то время его трудно было сопоставить с живой библиотечной практикой.
Теперь, когда общедоступная библиотека модернизуется, с разной степенью успеха,
во всех регионах страны, библиотекари стали лучше понимать, например, как
переводится на язык библиотечной технологии «свободный доступ к информации».
Это новые практики во взаимоотношениях с пользователем и местным сообществом,
это внедрение новых информационных технологий и многое другое, о чём говорится
в Модельном стандарте деятельности публичной библиотеки, претерпевшей самые
серьёзные изменения в последние два десятилетия. Второй Кодекс, в общем и
целом, не противоречит курсу этих изменений.

 

Кодекс номер два…

Теперь несколько замечаний ко второму Кодексу. Вот,
например, в нем говорится: «В отношениях с пользователем библиотекарь /…/
предоставляет информацию пользователю в удобном для него формате, разумно
применяя современные технологии». Какой же библиотекарь в здравом уме и ясной
памяти станет навязывать читателю «неудобный формат»? А слово «разумно»,
наверное, намекает, что библиотекарей с отклонениями в психике не стоит
принимать на работу в библиотеку?

Или вот в Конституции РФ, состоящей из 55 статей, уже в
статье 2 читаем: «Человек, его права и свободы являются высшей ценностью.
Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина —
обязанность государства». Однако разработчики нового Кодекса в первом подпункте
первого раздела написали: «Российский библиотекарь…исходит из убеждения, что
библиотека является необходимым и важнейшим институтом современного общества».
Лишь на пятом месте (в пятом подразделе первого раздела) выражено стремление
библиотекарей в своей профессиональной деятельности «к удовлетворению
информационных, образовательных, культурных и досуговых потребностей общества и
отдельной личности». Мне-то казалось бы, что в современной библиотеке
первостепенными и решающими являются отношения с читателем, уважение его прав и
свобод, как написано в Конституции РФ.

Кроме того, так ли разработчики нового Кодекса уверены, что
в сегодняшней России библиотека остаётся «необходимым и важнейшим институтом
современного общества»? Слова эти похожи на заклинание, но восточная мудрость
гласит, что сколько ни говори: «халва, халва», слаще от этого во рту не станет.
Коллеги, оглянитесь окрест! Ни государство, издавшее №83-ФЗ, ни общество,
которое перестаёт читать, пользоваться библиотеками и всё больше перемещает
сферу своей деловой активности и досуга в виртуальное пространство, не видят
надобности в поддержке библиотек. (В начале января я услышала в одной
радиодискуссии из уст одного из общественных деятелей, что когда в стране идёт
гражданская война между криминалитетом и обществом, государство не может
поддерживать «балет», то есть культуру). Разве неясно, что при равнодушии не
только чиновников, но и бывших читателей библиотек, новая бюджетная реформа оставит
зияющие бреши на месте некогда могучей и разветвлённой библиотечной сети
большой страны?

Не прибавит желания у общества поддержать библиотеки и
суждения, подобные тому, какое в запальчивости вынесла в заголовок своей статьи
одна из участниц дискуссии в «Библиотечном деле»: «Служить бы рад,
прислуживаться тошно». Положим, эту статью в профессиональном журнале читатели
вряд ли прочтут. Но ведь перед нами этическая позиция, которая, изо дня в день
тиражируется в библиотечной практике, в общении библиотекарей с читателями. Тут
вспоминается заключительная реплика Чацкого: «Бегу, не оглянусь, пойду искать
по свету, Где оскорблённому есть чувству уголок!.. Карету мне, карету!»
Предвижу, что библиотекарям, которые будут понимать свой профессиональный долг подобно
тому, как его понимает автор вышеупомянутой статьи, в скором времени придётся
пойти «искать по свету» себе новое занятие.

Кстати, откуда взялось представление, что библиотека сегодня
обслуживает «чиновника, олигарха, владельца заводов, газет, пароходов»
(«Библиотечное дело», №20(134), с. 5)? Может, автор статьи работает в такой
уникальной библиотеке, куда действительно ходят олигархи, которые, кстати
сказать, как граждане тоже имеют право на квалифицированное и, как минимум,
вежливое обслуживание в библиотеке. Однако мы хорошо знаем, что в подавляющем
своём большинстве читатели муниципальных библиотек — это люди малообеспеченные,
ущемлённые в силу своего социального положения. Понравится ли им высокомерная
позиция библиотекарей, изложенная в Декларации сотрудников МУ ЦБС Канавинского
района г. Нижнего Новгорода? По стилистике этот документ — кодекс корпоративной
этики, излагающий правила жизни закрытого от окружающего мира сообщества людей.
«Мы», с которого начинаются процитированные в статье положения этого документа,
предполагает продолжение в виде «Вы». «Мы, библиотекари» и «Вы, читатели» —
это, скорее, формула конфронтации, а не сотрудничества. Печально, если такая
профессиональная позиция тиражируется в повседневной практике.

К чему вообще все эти вопли, заклинания, призывы? Сегодня,
накануне развёртывания бюджетной реформы, которая поставит под вопрос
существование многих общедоступных библиотек, нужен трезвый анализ ситуации
(отчасти понимаю раздражение одного из участников дискуссии, назвавших её «моральной
демагогией», хотя не разделяю его точку зрения, что этические нормы неважны для
профессиональной деятельности). Кроме того, как никогда нужна консолидация
библиотечного сообщества. Впрочем, думаю, раскола из-за принятия нового Кодекса
не будет. Ведь полемика вокруг двух документов затронула относительно тонкий
слой библиотечных специалистов. Вот и «рядовые библиотекари из провинции»
молчат. Слава Богу, хоть один откликнулся — из Нижегородской области!
Большинство (не хочется называть его «послушным») снова проголосует на
пленарном заседании РБА за принятие теперь уже нового Кодекса. Бога ради!
Ничего наносящего урон библиотекам и библиотечной профессии я в нём не вижу.
Только не понимаю этой страсти в нашем Отечестве без конца переписывать документы,
законы, историю.

 

Скромное обаяние

чужеземного опыта

В завершение несколько слов о важности изучения истории
библиотечного дела, зарубежного и отечественного. С этим в советское время дело
обстояло плохо: по свидетельствам очевидцев, написание диссертаций на
исторические темы не допускалось. Боялись что ли, что сопоставление с
дореволюционным опытом будет не в пользу нового времени? В итоге, сегодня
рождается на свет дилемма «Восток — Запад», абсолютно надуманная и ни на чём —
кроме как на традиционном для «отечественного менталитета» противостоянии
западников и славянофилов (а может, и поиска врагов) — не основанная. Однако
всё, что наши уважаемые библиотечные профессионалы считают отечественным опытом
и отечественными идеями, на самом деле пришло в Россию в XIX веке из Германии.
Перефразируя известную пословицу про русского и татарина, скажу: «Поскребите
отечественного сторонника “руководства чтением”, “духовного воспитания”,
“педагогического общения”, и вы обнаружите Карла Беньямина Прейскера (1786–1871),
Фридриха фон Раймера (1781–1873) и Вальтера Гофмана (1879–1952)». С идеями этих
немецких библиотековедов можно познакомиться, обратившись, например, к
фундаментальному труду Б. Ф. Володина «Всемирная история библиотек», за который
Борису Фёдоровичу вечная память и наша благодарность. Увы и ах, по крайней мере
с конца XVIII века, не существовало российского библиотечного опыта, который не
был бы основан на зарубежных идеях, правда, творчески переосмысленных в России.
Иногда настолько творчески, что немецкая «народная» библиотека второй половины
XIX века в ХХ веке в СССР стала «государственной массовой библиотекой».

Из книги Б. Ф. Володина и других работ по истории
библиотечного дела, публиковавшихся в нашей стране начиная с 1990-х годов,
можно узнать, что существовало две модели общедоступной библиотеки (а сегодня
общедоступными в России стали и региональные научные, и даже национальные
библиотеки): англо-саксонская «публичная» и германская «народная». В основном,
эти два типа библиотек развивались параллельно. Каждая страна выбирала тот тип,
который больше подходил к её общественно-политическому строю, укладу жизни
народа на том или ином историческом отрезке времени. После Второй мировой войны
многие страны, за исключением социалистических стран, под влиянием американской
политической, экономической и культурной экспансии, выбрали англо-саксонскую
модель общедоступной библиотеки. В глобальном мире сегодня эта модель стала
преобладающей и повсеместно считается наиболее отвечающей потребностям
современного демократического общества. Назовите это общество
«потребительским», а его представителей «потребителями», но разве библиотека —
это не «социальный институт», разве она не должна отвечать на требования
общества и его потребностям соответствовать? Какое общество — такая и
библиотека, иначе она становится обществу ненужной, что постепенно и происходит
в России, где библиотека сегодня не поддержана властью, не видящей в ней надобности, и к тому же явно не
выдерживает конкуренции с цифровыми технологиями.

Это может нравиться или не нравиться, однако именно
американское библиотечное дело во второй половине XX века мощно двинула вперёд
библиотечные и информационные технологии, создало современную библиотечную
архитектуру, развило принципы деятельности публичной библиотеки,
сформулированные ещё в XIX веке. Возвысило престиж библиотеки и библиотечной
профессии до такого уровня, какого нам, с учётом всех последних веяний
российской бюджетной политики, по-видимому, уже никогда не достигнуть. Под
влиянием американских идей во всех частях света были понастроены эти
восхитительные библиотеки, перед обаянием которых, бывая за пределами России,
не могут устоять российские библиотекари. Ну, причём тут «чуждой опыт», который
— надо же! — «тесно завязан на чуждом
менталитете, чужой морали, истории, законодательной базе, на другом укладе
жизни», если только такие библиотеки, нужные и привлекательные для современных
людей, и могут выжить в современном мире? Что в этих библиотеках «чуждого для
нашего менталитета»? Уважение к читателю? Высокий уровень информатизации?
Быстро обновляемые фонды? Комфорт? Открытость для окружающего мира?

Не знаю, по какому именно поводу А. В. Соколов произнёс
слова о необходимости «изживания библиотечного кретинизма — нашей национальной
достопримечательности», но они очень подходят к нашему случаю. Я считаю
ксенофобию вообще и в библиотечном деле в частности непроходимой глупостью,
особенно в переживаемый нами исторический момент. Ведь если библиотекам в
России не воспользоваться мировым библиотечным опытом, большинство из них
попросту умрёт, и в самое неотдалённое время.

Закончить свою статью хочу словами русского классика В. Г.
Белинского, который в 1847 году написал в «Письме Гоголю»: «Россия видит своё
спасение /…/ в успехах цивилизации, просвещения, гуманности. Ей нужны /…/ не
проповеди…, не молитвы…, а пробуждение в народе чувства человеческого
достоинства, столько веков потерянного в грязи и навозе, права и законы,
сообразные … со здравым смыслом и справедливостью». Привожу эти слова, потому
что, с моей точки зрения, они замечательно выражают миссию современной
общедоступной (публичной) библиотеки, которая уже два десятилетия, вопреки
всему, в том числе косному профессиональному сознанию, формируется в России.
Кроме того, этой цитатой хочу подчеркнуть, что именно чувства человеческого
достоинства, здравого смысла и справедливости, к сожалению, недостаёт полемике,
которая ведётся в последние месяцы на страницах журнала «Библиотечное дело».