Сергей Александрович Басов, член Совета РБА, председатель
секции «Библиотечные общества и ассоциации» РБА, вице-президент Петербургского
библиотечного общества, руководитель исследования «Библиотечное дело и
гражданское общество», заведующий научно-методическим отделом библиотековедения
РНБ, кандидат педагогических наук

 «В броуновском пространстве нравственных ценностей мы хотим
иметь собственную профессиональную этическую модель… Ой как хочется — если не
жить, так хоть работать — в понятной и разделяемой сообществом системе
этических координат».

Думаю, не преувеличу, если скажу, что обсуждение новой
редакции «Кодекса профессиональной этики российского библиотекаря» стало одним
из важнейших событий нашей общественной жизни в истёкшем году. Обсуждение
морально-этических вопросов породило массу интересных и полезных рассуждений о
профессии библиотекаря, статусе и задачах современной библиотеки. Вновь повеяло
ветром… нет, пока не перемен, но уже какой-то свежестью, возникло желание
разбираться в библиотечных проблемах ХХI века, особенностях профессионального
сознания, которое тысячами нитей связано с судьбой России.

За последние десятилетия весь мир существенно изменился: он
стал более сложен, противоречив, неоднороден и непредсказуем. Под мощным
напором современной цивилизации человек всё чаще ощущает себя
дезориентированным в социальном пространстве. Не только отдельные люди,
управленческие структуры, но даже целые государства действуют исходя из «злобы
дня», без опоры на стратегические цели и ценностные ориентиры. Процесс
«разобщения»1 — людей, институтов, ценностей — в России протекает особенно
остро.

О кризисе ценностей российского общества говорится уже лет
двадцать, но пока не заметно, чтобы мы нащупали какой-то выход из создавшейся
ситуации. Морального императива, способного стать общим для многих, не
предложил никто: ни власть, ни учёные, ни элита в целом. Но свято место пусто
не бывает: ценности общества потребления, в основе которых лежит максима:
«сделать лучше себе», почти полностью «убили» внутренний императив культуры:
«сделать лучше себя». В российском варианте капитализма богатые становятся
богаче, а бедные — беднее, и это признаётся «нормальным», ибо, как считают власть
предержащие, рынок не имеет нравственного измерения. Трудно не согласиться с
мнением писателя Дмитрия Быкова: «В стране, где закон никогда не работает,
побеждают те, у кого меньше моральных ограничений».2

И вот, в этом броуновском пространстве нравственных
ценностей мы хотим иметь собственную профессиональную этическую модель.
Задачка, прямо скажем, из разряда почти не решаемых. Но, с другой стороны, ой
как хочется — если не жить, так хоть работать — в понятной и разделяемой
сообществом системе этических координат. Тем более что эту задачу мы решаем уже
во второй раз. Действующему Кодексу в апреле исполняется 12 лет!

Сущее и должное

в этических проектах

Честно скажу, я не очень внимательно следил за дискуссией о
новой редакции Кодекса, был уверен, что рабочая группа РБА сможет преодолеть
все рифы и мели. Уверенность подкреплялась и квалификацией вошедших в неё
специалистов, и поразительной энергией руководителя группы И. А. Трушиной,
которая провела десятки обсуждений проекта в самых различных аудиториях,
привлекла к его анализу лучших специалистов, которые в целом одобрительно (и
весьма заслуженно) высказались в поддержку проекта. Но когда организационный
вектор подготовки к Библиотечному конгрессу в Тюмени вывел новую редакцию
Кодекса на финишную прямую: «ещё немного редакционных правок, и можно
принимать!», я заново перечитал проект и материалы его обсуждения. И как-то
неожиданно, можно сказать спонтанно, вдруг понял: не сложился Кодекс в
целостный этический документ. Оттачивание формулировок и учёт «разных мнений»
не пошёл ему на пользу, лишь увеличил его эклектичность.

Ознакомившись с рукописью статьи А. В. Соколова «На пути к
Кодексу библиотечной этики» (публикуемой в настоящем номере) я укрепился в
своём ощущении: над проектом надо ещё поработать…

Давайте разберём некоторые тезисы статьи А. В. Соколова,
важные для понимания статуса и основного содержания документа.

Автор начинает с определений того, что такое этика, какие
задачи она призвана решать. Библиотечная этика (как научная дисциплина) нужна
для того, чтобы библиотекарь «стал добродетельным мастером своего дела», а
также для подготовки «сводов норм и требований, регулирующих деятельность
профессионалов», то есть этических кодексов (правил поведения).

Коли разговор пошёл о научных основах, то хорошо бы уточнить
соотношение таких базовых категорий, как «мораль», «нравственность» и «этика».
Уж очень часто их употребляют в самых разных значениях, не сводимых в единую
систему понятий.

Будем считать, что эти три понятия являются видами одного
рода — правил поведения людей. Мораль — это правила поведения, признаваемые
таковыми отдельным человеком. Мораль это неотчуждаемые, сугубо личные
представления «о добре и зле», которые хоть и «живут» в голове каждого
человека, но всегда находят выражение в его поведении, в том числе и в сфере
профессиональной деятельности. Это такие принципы, которые сам человек считает
правильными и которым он следует в своей жизни. Нравственность — это правила
поведения, признаваемые  большинством
некоторой группы людей. В нашем случае работниками библиотек. Мораль и
нравственность существуют объективно — как элемент личного и группового (в том
числе профессионального) сознания; их можно обнаружить и измерить
социологическими методами. Мне такие исследования в библиотечной сфере не
известны. По сути, мы не знаем, какие правила поведения (и лежащие в их основе
ценности) разделяются сегодня российскими библиотекарями. Но с уверенностью
можно сказать, что неписаный (неформальный) нравственный кодекс в библиотечном
сообществе существует во всякий момент времени, а нравственность библиотечного
сообщества в течение последние 20 лет менялась.

В отличие от нравственности этика есть совокупность
зафиксированных правил поведения, соблюдение которых авторы (этического
документа) считают  обязательными  для всех, кому этика адресована. Этика — это
наши представления о должном в профессиональном сообществе, в отличие от
нравственности, которая отражает в нём сущее (реально существующее).

Если мы принимаем такое разграничение указанных категорий,
то сразу возникает проблема: можем ли мы создать этический кодекс, то есть
совокупность представлений о должном, адресованных всем библиотекарям, не зная
сущего, не уяснив те правила профессионального поведения (нравственность
библиотечного сообщества), которые разделяются большинством? На этот вопрос у
меня нет однозначного ответа. Моральные представления библиотекарей сегодня не
изучаются. Все (и я в том числе) только выдвигают гипотезы и предположения…

И, тем не менее, мы вправе ставить такую задачу, считая —
пусть и интуитивно, — что знаем реальную нравственность библиотечного
сообщества. Но ведь мы можем и заблуждаться. Мы последние святые русской
культуры? (как писал Д. С. Лихачёв), лоцманы в книжном (а сегодня уже и
электронном) море? Или государственные служащие, оказывающие услуги? В каждом
из этих представлений будут сокрыты этические основания профессии, но они очень
разные. Можно ли их обобщить в одном документе?

В этих неопределённых условиях мы и пытаемся создать свой
свод правил на все случаи библиотечной жизни. Отсюда и многие трудности:
противоречивые формулировки, смешение ценностей и целей, правил и принципов,
деклараций и стереотипов. Но написать очень хочется. Потому что кажется
необходимым позитивно влиять на систему ценностей современного библиотекаря и
его отношения с читателем. Для решения именно этой задачи Кодекс является
весьма важным инструментом. Проработка мировоззренческих установок, создание
идеальной поведенческой модели 
библиотекаря в разных мирах: я и государство, я и читатель (общество), я
и коллега (профессия) — весьма полезное и желательное, как отметил в своей
статье А. В. Соколов, хотя и сложное и ответственное занятие.

Обязательность

и рекомендательность этики

Вернёмся к статье А. В. Соколова. В ней он ставит два взаимосвязанных
вопроса: о целевом назначении Кодекса и о статусе документа. Это кодекс для
членов РБА или всего сообщества? Казалось бы, ответ на первый вопрос очевиден:
Кодекс адресован всем библиотекарям России, об этом говорит уже само его
название. Но возникает такая коллизия: есть ли разница между «библиотекарем» и
«персоналом библиотеки»? Наверняка. В библиотеках работают люди разных
профессий, не только библиотекари. Значит, это не их кодекс? А ещё есть
преподаватели и студенты, учёные и администраторы… Как быть с ними? Может быть,
нам нужен «Российский библиотечный этический кодекс»? Общий документ для всех,
кто сам считает, что он профессионально связан с деятельностью библиотечного
социального института страны. Ведь моральные обязательства человек принимает
только по собственной воле. А категория «библиотечного института» шире
традиционного «библиотечного дела», она открывает двери не только для
библиотекарей, но также для специалистов образования, науки, управления,
журналистики. Много в стране людей, профессионально завязанных на нашу отрасль.
Не знаю, как вам, а мне хочется иметь с ними общий этический кодекс.

Может показаться, что при таком подходе возникает опасность
«размывания» адресной группы Кодекса. Но мне кажется, эта опасность устраняется
просто: человек сам решает, что он профессионально связан с библиотечным
сообществом. Не на основе диплома, места работы или должности, а опираясь на
внутреннее убеждение.

Следующая проблема. Кодекс адресуется «всем», а принимает
его конференция РБА. Но мы создаём не корпоративный кодекс (конкретной
организации), а профессионально-этический, адресованный большой социальной
группе, более 180 тыс. человек. Имеют ли моральное право члены РБА адресовать
этот документ всему сообществу? Думаю, что да. Даже притом, что наша
организация построена на коллективном, а не индивидуальном членстве. У
коллективного членства есть серьёзный минус: в РБА вступают организации, а не
конкретные люди. Исключением служат добровольные общества с индивидуальным
членством, но таковых в библиотечной сфере единицы. Если руководитель
библиотеки принимает решение о вступлении в РБА, означает ли это, что все
сотрудники автоматически становятся «как бы» членами РБА?

Думаю, директора не проводят общих собраний в своих
коллективах для решения подобного вопроса, тем более устав РБА этого и не
требует. В результате моральная ответственность за деятельность какой-либо
библиотеки-члена РБА (или полное бездействие), лежит только на руководителе.
Механизм коллективного членства порождает отчуждение конкретного человека от
общего дела. Если библиотека не является членом РБА, а сотрудники хотели бы
участвовать в деятельности ассоциации, то это может стать трудно разрешимой
проблемой.  Особенно, если учесть, что
РБА не имеет своих отделений в регионах.

Впрочем, мы отвлеклись. У РБА, с моей точки зрения, есть
моральное право адресовать свои документы всему профессиональному сообществу
потому, что в уставе записаны не корпоративные, а общепрофессиональные задачи.
И эти задачи РБА старается честно выполнять, прежде всего путём разработки и
принятия общественно-профессиональных рекомендательных документов. К такому
типу документов я отношу и Кодекс этики.

Далее А. В. Соколов пишет: «Прежде всего, нужно уточнить
целевое назначение Кодекса. В Преамбуле сказано, что Кодекс “является
нравственной основой профессиональной деятельности российского библиотекаря” и
вместе с тем “носит рекомендательный характер, его применение — дело чести,
совести и профессиональной ответственности каждого члена библиотечного сообщества”.
Эти положения противоречивы. “Нравственные основы профессиональной
деятельности” обязательны для каждого профессионала; тот человек, который
игнорирует “нравственные основы”, является безнравственным, то есть
профессионально непригодным».

Трудно спорить с классиком, но я попробую. Я не увидел
противоречия между «нравственной основой» и «рекомендательным характером».
Обязательность нравственных основ понимается большинством именно как моральное
обязательство личности — в случае, если человек готов эти нравственные основы
разделить. Такая обязательность (внутренний императив) не может быть понята как
нормативно-правовая, опирающаяся на закон.

Полагаю, не может быть универсальных нравственных основ,
годных «для всех»: у различных социально-профессиональных групп они различны.
Нравственность есть категория социально-историческая. Когда говорят
«нравственный человек», всегда полезно уточнить: для какого исторического
периода, для какого общества или социальной группы? Наверняка нравственность
африканских пигмеев придётся не по вкусу российскому чиновнику. Нравственность
моряков будет отличаться от нравственности библиотекарей. Очевидность понимания
«нравственности» как чего-то безусловно положительного — кажущаяся. А по
Соколову получается такая формула: «быть безнравственным» означает быть
«профессионально непригодным». Надо бы сначала разобраться, что реально скрыто
за словом нравственность в библиотечной среде. Мы пока не измерили  бытующие в библиотечном сообществе
нравственные устои. Может оказаться, что любимая декларация о «служении
читателю» в реальности разделяется далеко не всеми.

И уж вовсе странно выглядит утверждение профессора: «Кодекс
профессиональной этики — это нормативно-правовой документ, а не собрание
советов и рекомендаций, апеллирующих к “чести и совести” безответственных
людей». Обычно нормативно-правовыми документами полагают законы и иные акты,
соблюдение которых обязательно не потому, что это «нравственно», а потому, что
они содержат в себе санкции (механизмы принуждения), основанные на власти
государства. В случае нарушения нравственных (неписанных) или этических
(писанных) норм, можно говорить только о моральных санкциях общественного
толка. Правовая санкция может подкрепляться ещё и соответствующей моральной
оценкой со стороны определённых социальных групп. Например, плагиат не только
карается законом, но также вызывает среди интеллигенции моральное осуждение,
«нерукопожатие».

Из сказанного можно заключить: если Кодекс адресован всему
сообществу, то пункт о том, что «Совет РБА рассматривает случаи нарушения
Кодекса членами РБА, которые нанесли серьёзный ущерб престижу библиотечной
профессии» должен быть обязательно исключён, ведь адресуется Кодекс людям, а не
организациям! Но если бы членами РБА были люди, а не библиотеки, то и в этом
случае подобный пункт не имеет права на существование, как нарушающий принцип
равноправия между библиотекарями-членами и библиотекарями-не членами РБА.
Корпоративная этика (только для членов РБА) и общественно-профессиональная (для
всей библиотечной сферы) — это два разных, отличающихся друг от друга
документа. Впрочем, Кодекс этики для РБА невозможен в принципе: организации
соблюдают или нарушают законы, а не моральные нормы. Зато всегда можно создать
этический кодекс для сотрудников любой библиотеки, или кодекс методиста,
комплектатора, школьного библиотекаря.

Читатель и библиотекарь:

три парадигмы отношений

Попытаемся понять и другие «нападки» уважаемого профессора
на Кодекс. Часть замечаний Аркадия Васильевича связана с тем, что отдельные пункты,
по его мнению «не имеют отношения к этике, и незачем включать» их в Кодекс.
Среди них — определение библиотеки, её функции и задачи, честность и
порядочность библиотекаря. Не буду утомлять цитированием, в статье эти
претензии аккуратно систематизированы. Задамся вопросом: а что надо включать в
этический кодекс? Где критерий для включения/не включения тех или иных пунктов?
На каких весах будем взвешивать?

Основные этические положения

А. В. Соколов видит только в разделе, посвящённом отношениям
библиотекаря и пользователя, и именно здесь возникает его главная претензия. Он
пишет о том, что существуют две противоположные этические парадигмы
библиотечного обслуживания: сервисная, «клиент-ориентированная», исходящая из
принципа «клиент всегда прав» и «педагогическая», идейно-воспитательная,
исходящая из принципа «библиотекарь знает лучше». А авторы эклектически смешали
обе парадигмы, забыв об их несовместимости. Это, конечно, верное наблюдение, но
А. В. Соколов не показывает нам правильный выход из амбивалентного состояния,
из этой попытки сесть сразу на оба мировоззренческих стула: «Уму непостижимо,
как добродетельному библиотекарю строить “работу с читателями” в рамках
этического кодекса российского библиотекаря».

Замечу, что на конференции Крым-2010, при обсуждении проекта
Кодекса, профессор Ю. Н. Столяров высказал важную мысль: «клиент всегда прав,
но только в пределах своих прав». Все права и обязанности клиента, то бишь
читателя-пользователя, могут быть прописаны в Правилах пользования библиотекой,
— в этом важнейшем документе, где должны «работать» не только закон, но и
этика, — в целях детального описания отношений с пользователем применительно к
условиям конкретной библиотеки.

Между тем возможна и третья парадигма, уважаемый Аркадий
Васильевич. И она прекрасно соответствует нашему общему с Вами представлению о
гуманистической сущности библиотечной деятельности… Кстати сказать, слово
«гуманизм» вообще отсутствует в Кодексе. В нём нет обобщающего представления о
мировоззренческой основе библиотечной профессии. Здесь я ставлю три
восклицательных знака!!! Уверен, что практическая этика, то есть «правила
поведения» различных групп в обществе, невозможны без мировоззренческого ядра.
Наверное, мы всё ещё находимся в плену «деидеологизации», не понимая, что безыдейных
сообществ не бывает: именно мировоззрение сплачивает различные социальные
группы, именно оно служит основой профессиональной самоидентификации. Если мы
открыто встанем на сторону технократизма как мироззренческой системы, то
рождаются одни правила поведения библиотекаря, а если на сторону гуманизма, то
у нас появятся иные отношения с пользователем, обществом, государством…

Вернёмся к «третьей парадигме» отношений читателя и
библиотекаря. Заметим, что их в принципе может быть только три, ни больше, но и
не меньше. Мне это ясно, как простая гамма.

Вполне реально, когда в библиотеке оба субъекта —
библиотекарь и читатель — по отношению друг к другу занимают равноправную
позицию. Взаимодействуют в режиме диалога. В действиях каждого будет
собственная стратегия. Ни одна из сторон не стремится подчинить другую. При
таком подходе уважаются права и свободный выбор читателя при осознании
библиотекой собственных целей деятельности. Об этом писали известные
специалисты, я опираюсь на мнение В. Я. Аскаровой.3 В своих работах Е. Ю.
Гениева4 рассматривает коммуникацию в библиотеке как широко понимаемый диалог
культур. Это взаимодействие носителей разных точек зрения на индивидуальном и
групповом уровне. Это не «чего изволите» (сервисная парадигма), но это и не «библиотекарь
всегда прав» (авторитарно-педагогическая парадигма). Е. Ю. Гениева пишет о
«гуманистической педагогике», которая — добавим от себя — так и не пришла на
смену патерналистской модели советского времени, так как её место заняла
«сервисная» модель удовлетворения информационных потребностей, которая в
последние десятилетия вполне комфортно обосновалась в теории и практике
обслуживания читателей.

Таким образом, третья парадигма — это равноправный диалог. В
рамках этого диалога совместно решаются задачи и проблемы, с которыми человек
обратился в библиотеку. Читатель имеет право на качественное обслуживание, но и
библиотекарь имеет право на выбор своей стратегии работы с пользователем.
Диалог с читателем — это трудная работа. Не все к ней готовы. Это следует
честно признать.

В статье А. В. Соколова есть верные замечания, но мне
кажется, что многие критические стрелы надо переадресовать научному сообществу,
которое до сих пор не смогло разобраться в сущности библиотечной деятельности,
в тех изменениях, которые привносит в библиотечную сферу информационная эпоха.
Требуется понять, выявить и непротиворечиво сформулировать аксиологические,
информационные и педагогические особенности нашей профессии. Составители
Кодекса хотят, но часто просто не могут почерпнуть из науки необходимые знания,
чтобы отлить их в чеканные формулы Кодекса. Где она — библиотечная этика как
научная дисциплина? А Кодекс нужен уже… вчера.

Этика множеством незримых нитей связана с политикой и
идеологией, которые постоянно «проверяют» гражданскую позицию каждого из нас,
но мы можем на эти «призывы» и не откликаться, уходить в частную жизнь. А
библиотечный работник — в силу публичности своей профессии — обязан их
преломлять и интерпретировать (решать!) в рамках своего профессионального
института. Гражданская позиция библиотекаря с неизбежностью будет находить
отражение в его профессиональной деятельности, на каком бы участке он не
трудился (от комплектования до обслуживания читателей). И основой для
формирования собственной позиции как раз и служат этический кодекс профессии и
соответствующие законы. В определенном смысле этический кодекс (для
профессионального сознания) важнее, чем закон. Ибо кодекс, образно говоря,
направлен на то, чтобы рассказать нам «о любви», а закон всегда повествует только
«о браке». Этическое регулирование публичной профессии имеет огромное значение,
ибо оно всегда богаче правового и, что важно подчеркнуть, является продуктом и
частью профессиональной жизни сообщества. С точки зрения логики развития
профессии, сначала появляется её этический кодекс, и только потом, на его базе,
оформляется соответствующий закон, а не наоборот. Но это возможно далеко не
всегда, и только в том случае, если профессиональное сообщество и его лоббисты
способны убедить законодателей в том, что сформулированные сообществом
библиотечные цели и ценности должны стать законом для всей страны. Такая
ситуация становится возможной лишь в демократическом государстве, которое не
стремится навязать обществу свои представления о ценностях в тех сферах жизни,
где создаются и потребляются публичные блага.

Гуманистический символ нации

Какого раздела в Кодексе нет вообще? Я не увидел внятно
сформулированных отношений библиотечного сообщества с государством. Хотя в
скрытом виде они прорываются в текст. Это видно в двусмысленном утверждении,
что мы, конечно, будем противостоять любым формам цензуры, но только в рамках
закона. Будет меняться закон, и мы вместе с ним будем менять свои этические
принципы? А в отношениях с органами власти библиотекарь «стремится… к признанию
ими социальной значимости библиотек». Как же это понять: «Я стремлюсь к
признанию ими себя»? То есть уговариваю власть понять и оценить библиотеку?
Такова этическая установка? Я не согласен. Полагаю, у нас есть моральное право
на участие в управлении своей отраслью. Почему бы не закрепить его в Кодексе?
Говоря более строго, профессиональное сообщество должно стремиться к
формированию национальной (не путать с государственной) библиотечной политики и
общественно-государственной системы управления библиотечным социальным
институтом.

Говоря об отношениях библиотекаря с обществом невозможно
обойти вниманием демократическую направленность библиотечной работы, её связь с
местным сообществом, что можно отразить в таком тезисе: «Библиотекарь
способствует созданию наблюдательных, читательских, добровольческих и иных
общественных структур, позволяющих населению 
принимать активное участие в деятельности библиотек». В предлагаемом
документе связь библиотекаря с местным сообществом никак не отражена.

В Кодексе по-прежнему ощущается сильный информационный крен,
хотя и культура не забыта. Информация и культурные ценности — слишком общие
категории для библиотечной практики. Хорошо бы их перевести на язык социальной
коммуникации. Библиотекарь традиционно «рулит» двумя коммуникационными
потоками: документным и вербальным. Сегодня они обрели ещё и электронную форму,
которая многими рассматривается как самостоятельный вид коммуникации. Все они
«равноправны» по своей значимости, или нет? В своих последних работах А. В. Соколов
предостерегает нас от «разбиблиотечивания»5, которое неминуемо происходит,
когда мы начинаем увлекаться работой с цифровым контентом и праздными беседами
с посетителями, забывая о магии книги. Но, может быть, перемещаясь постепенно
из галактики Гутенберга в галактику Маклюэна, мы обретём новую гармонию?
Попробуем дать установку на такое будущее следующим образом: «Библиотекарь
стремится к гармоничному сочетанию книжной, устной и электронной коммуникации в
своей деятельности по обслуживанию читателей».

Полагаю, необходимо попытаться обозначить отношения между
библиотечным сообществом страны и РБА. В Приоритетах развития РБА мы пишем, что
Ассоциация стремится стать «доверенным голосом российского библиотечного
сообщества». Мне эта задача весьма импонирует. В Кодексе необходимо эту мысль
отразить? Хотелось бы, но этично ли? Ведь Кодекс будет принимать сама
ассоциация. Получается, она объявит себя «доверенным голосом» всего сообщества.
«Часть» закрепит свое право говорить от имени «целого». Такая получается «партийная»
неувязочка. Я с ней готов мириться, а другие?

А вот этот пункт, отражающий отношения библиотекаря с
добровольными общественно-профессиональными организациями, можно уже записать:
«Библиотекарь использует в своей деятельности рекомендательные нормативные акты
(положения, примерные нормы, стандарты и др.), принимаемые библиотечными
обществами и ассоциациями на местном, региональном и федеральном уровнях». Или
это уже не этика?.. Думаю, имеет смысл сказать и о том, что библиотекарь
занимает (должен занимать) активную общественную позицию, участвует в работе
добровольных библиотечных обществ и ассоциаций. Мы ведь стремимся к этому.

Может быть, нужно вернуться на шаг назад и подумать над
концепцией Кодекса, в которой должны быть решены вопросы разграничения сущего и
должного, этического и неэтического, целей и ценностей, то есть обоснованы сами
правила для  написания правил? Без
теоретического фундамента не обойтись, если мы хотим, чтобы наш общий этический
«дом» получился без перекосов, и библиотекари захотели в нём надолго
поселиться. Только в этом случае он сможет выполнять свою сверхзадачу —
работать на профессиональную идентичность и укреплять солидарность  библиотечного сообщества. Не будет лишней и
терминологическая преамбула, как это принято сейчас делать в законах,
позволяющая дать определения основных терминов. Мораль, нравственность и этика
— в этих трёх соснах мы больше блуждаем, чем чётко ориентируемся.

Удивительно, что гуманизм не провозглашён в качестве
мировоззренческой основы нашего Кодекса… Или мы не готовы, чтобы высшей
ценностью, центром библиотечной вселенной стал человек? Не общество и не
государство, и даже не Книга (об электронных симулякрах не может быть и речи!),
а Человек, причём каждый человек, независимо от каких бы то ни было привходящих
обстоятельств.

Если рассматривать библиотеку как организацию для
«удовлетворения потребностей» (а именно таким убеждением вооружает нас Кодекс),
то мы неминуемо сваливаемся в сервисные отношения, в которых «клиент всегда
прав». Мы сами подрезаем себе крылья — ограничиваем своё право работать на
развитие, возвышение потребностей, лишаем себя активной роли в диалоге с
читателем. Для Кодекса я бы взял за основу представление о библиотеке с самого
высокого — социально-философского — уровня, и определил её словами А. В.
Соколова: «Библиотеки России являются важнейшим достоянием национального
самосознания и общечеловеческой культуры. Библиотека — это гуманистический
символ нации». Думаю, что именно такое убеждение мы и должны развивать в
этическом Кодексе.

Проект Кодекса вольно или невольно отразил реальное
состояние нашего библиотечного сообщества. Я бы определил его, опираясь на
известную мысль И. Канта, как этическое и социальное несовершеннолетие. Как-то
всё мы не созреем для взрослой жизни (это относится и ко всей стране). Мало
самостоятельности в наших суждениях, мало ответственности в поступках; мы опять
не уверены в будущем профессии, одновременно ругаем и продолжаем смотреть в рот
государству, ведь оно двадцать лет как демократическое, как будто для людей
работает, хотя на деле — цинично душит профессию и статус отрасли, унижает
людей, которые преданы своему делу. Для этого годится всё: и демагогия с
высоких трибун, и недружественные законы, экономические и административные
меры. Не понимает государство, что загоняя библиотечный институт на периферию
своих приоритетов, оно убивает будущее российского общества.

А что же мы? Продолжаем самоотверженно служить  книге и человеку… с широко закрытыми глазами.

Я солидарен с выводом А. В. Соколова: над Кодексом надо ещё
потрудиться. Может быть, не спешить, не принимать новую редакцию на Конференции
РБА в Тюмени? Поработаем над ней ещё какое-то время, без обид, привлечём новые
силы, разберемся в основах, концепциях и терминах. Возможно, сформируем новую структуру,
обопрёмся на гуманизм… У нас же есть действующий «Кодекс профессиональной этики
российского библиотекаря», вполне сможем с ним прожить ещё один год. Хочется не
декларативного, а реального обновления профессионального сознания.

…А может быть,  предложение
лучшего будущего (поработаем ещё над улучшением проекта), враг нынешнего
хорошего?  Разработчики считают, что
Кодекс надо принять, потому что он лучше действующего.  Что ж, осталось подождать совсем немного, и
мы узнаем  — где поставит «точку» в этой
этической коллизии ежегодная конференция РБА.