Ирина Ивановна Тихомирова, доцент кафедры детской
литерартуры СПбГУКИ, кандидат педагогических наук, Санкт-Петербург

 В пространстве книжного мира через чтение происходит движение души.  

В. П. Леонов

В Словаре Ожегова даются пять различных толкований слово
«душа» и приводится множество устойчивых выражений с этим словом. Одно из них —
«душа человек» — означает человека отзывчивого, который, как эхо, откликается
на зов другого. Пушкин в стихотворении «Эхо» так писал о поэте:

Ты внемлешь грохоту громов

И гласу бури и валов,

И крику сельских пастухов. —

И шлёшь ответ;

Тебе же нет отзыва… Таков

И ты, поэт!

Когда я читаю эти строчки, мне хочется возразить: «Есть,
есть отзыв!» Этот отзыв — в сердце читателя, в его душе.

С точки зрения науки, душа — это внутренняя психическая
деятельность человека, его сознание. Часто сознание сводят к мыслительной
деятельности; хотя на самом деле оно включает в себя восприятие, воображение,
эмоции, память, ассоциации, самосознание, внимание. Попробуем разобраться, что
же представляет собой «читательское эхо», отклик читателя на слово писателя,
попытаемся проследить за движением души человека, склонённого над страницами
художественного произведения.

Я изучила десятки читательских откровений — отражённых в
автобиографиях писателей, художников, актёров, меценатов, в сочинениях
студентов на тему «Мои первые читательские впечатления», в читательских отзывах
сегодняшних школьников. В поле моего внимания попали также читающие персонажи
детских книг. Полученный материал составил хрестоматию «Школа чтения» (2006,
«Школьная библиотека») и помог мне сделать определённые выводы о работе
сознания (души) человека в процессе чтения, в том числе и о влиянии чтения на
духовный рост личности.

Всемогущее воображение

Первое, на чём следует остановиться, говоря о чтении
художественных произведений, — это работа читательского воображения. Почему
именно на нём?

Если другие виды искусства предполагают прямое воздействие
на органы чувств воспринимающего человека (зрение, осязание, слух), то
искусство слова влияет на читателя лишь опосредованно, через деятельность
воображения. Когда мы читаем, наше сознание перекодирует слова, фразы, текст в
образы, визуальные, слуховые, обонятельные, тактильные ощущения. Читатель
воспринимает текст внутренним взором, внутренним слухом, внутренним осязанием.
«Читаешь книгу — кажется, всё видишь, всё слышишь. А копнёшь — это ты придумал,
этого в тексте нет». Это признание Алисы Фрейндлих в какой-то мере отражает
сущность процесса чтения художественной литературы. Как говорил К. С.
Станиславский, читающий человек словно бы смотрит непрерывную киноленту. На
экране нашего внутреннего зрения перед нами проходят кадры, иллюстрирующие
рассказываемую автором историю. Эти образы, возникающие в сознании читателя,
создают определённое настроение, которое в свою очередь оказывает влияние на
весь его внутренний мир.

У руля воображения стоят двое — автор и читатель. Как книге
нужна фантазия читателя, так фантазии читателя нужна книга. Книга выманивает из
сознания читателя множество впечатлений, заставляет по-новому их
структурировать и оживлять. Именно картина, которая встаёт перед внутренним
взором читателя, определяет влияние чтения на духовный мир человека.
«Произведение литератора, — утверждал Горький, — только тогда более или менее
сильно действует на читателя, когда читатель видит всё, что показывает ему
литератор, когда литератор даёт ему возможность тоже вообразить — дополнить
картины, образы, фигуры, характеры из своего читательского опыта, из запасов
его, читателя, впечатлений».

Литературное произведение способно рождать мечты и образы,
выводящие сознание человека за рамки текста. Читатель может мысленно побывать
на другой планете, очутиться на необитаемом острове, пожить в прошлом или
будущем. Вот как это сформулировал поэт Леонид Мартынов:

Вспоминаем неожиданно,

Непредвиденно, негаданно,

То, что было и не видано,

Да и впредь не предугадано.

Сила сопереживания

Создаваемые силой воображения писателя образы, вызывают у
читателя эмоциональную реакцию, соучастие в переживаниях персонажей —
сопереживание. Читатель включается в чужую жизнь, вместе с героями книги
радуется и страдает, оценивает и переживает, протестует и соглашается. В
процессе чтения человек тренирует свои эмоциональные реакции на добро и зло, разделяет
с персонажем его чувства, примеривает на себя обстоятельства, в которых
оказался тот или иной герой. Усвоение чужого опыта, переживание его как опыта
собственного оставляет в сознании человека глубокий след. Поэзия подсказала:
«Память сердца сильнее памяти рассудка». Характерно в этом отношении уже
название первого российского журнала для детей Николая Новикова «Детское чтение
для сердца и разума» (1775), где на первое место поставлено «сердце». Не
случайно в предисловии к своей повести «Детство» Лев Толстой главным качеством
желаемого читателя назвал «чувствительность», то есть «способность пожалеть от
души и даже пролить несколько слёз о вымышленном лице, которого вы полюбили и
от сердца порадоваться за него, и не стыдились бы этого».

Задеть за сердце читателя — такова всегда была главная
задача литературы. На будущего писателя Виктора Розова в подростковом возрасте
произведения Достоевского действовали так ошеломляюще, что он не мог усидеть на
месте и прыгал, чтобы успокоиться. Кульминация эмоциональной реакции на
читаемое произведение называется катарсисом. Субъективно он переживается как
душевный подъём, готовность к высоким и добрым поступкам. Петербургский
социальный психолог В. Е. Семёнов выделил три основные аспекта катарсиса —
эмоциональный, эстетический и этический. Первый ведёт к состоянию облегчения (в
том числе через смех и слёзы). Второй — пробуждает чувство гармонии, порядка,
красоты. Третий вызывает гуманные, альтруистические чувства. Всё это вместе
формирует мироощущение человека, возвышает его, рождает в нём готовность
действовать на благо другого. Этот «конечный итог» и есть высшее назначение
искусства.

Рождение «Я»

Столь сильное влияние книги на читателя объясняется ещё и
тем, что книга пробуждает его самосознание. Человек идентифицирует себя с тем
или иным персонажем, узнаёт в нём собственные черты. Неслучайно в отзывах детей
о литературных произведениях нередко встречается фраза: «Мне казалось, что я
читаю о самом себе». Идентифицируя себя с другими, читатель одновременно и
отделяет себя от них — «и то же, что я, и не то же». А там, где пробуждается
самосознание, рефлексия, там зарождается самовоспитание, начинаются поиски
нравственных ценностей. Читатель получает жизненный урок. Иван Бунин, вспоминая
своё детское чтение, дивился: «И как уже различала, угадывала моя душа, что
хорошо, что дурно, что лучше, что хуже, что нужно и что не нужно ей!» И не
только различала, и угадывала, но и закрепляла за собой всё доброе и отторгала
всё злое, или как говорил Аксаков: «рождала презрение ко всему низкому и
подлому и уважение к честному и высокому». Путь к формированию гуманной
самоидентичности лежит через присвоение и проживание соответствующих жизненных
моделей поведения и отторжение антигуманных моделей. Читатель учится быть
Человеком на опыте человечества, так рождается образ «Я» в настоящем и будущем.

Читатель может идентифицировать себя с персонажем на
основании сходства обстоятельств, поведения, поступков героя с его собственными
обстоятельствами и поступками (внешняя идентификация), а может
идентифицироваться с персонажем на основании близости его духовного мира,
мыслей, чувств, черт характера, мотивации (внутренняя). Чем младше ребёнок, тем
важнее для него внешняя сторона. Лишь с возрастом человек начинает
идентифицировать себя с героем, ориентируясь на его внутренний мир. Ярче всего
это происходит в отрочестве, когда создаётся гипотеза о самом себе.

На характер идентификации влияет и опыт: чем он богаче, тем
больше находится нитей, соединяющих читателя с персонажами и автором. Интересный
пример идентификации с чувствами автора привёл писатель А. Лиханов в повести
«Никто». Главный герой подросток, лишённый отца и матери, живущий в интернате,
не знавший ласки и нежности, увидел в лирической песне, её скорбной интонации,
созвучность своей жизни, своей судьбе, своему отчаянию.

Я ту знаю страну, где уж солнце без силы,

Где уж савана ждёт, холодея, земля,

И где в голых лесах воет ветер унылый —

То родимый мой край, то отчизна моя.

Писатель описывает это так: «Ему надо было выговориться — а
своих слов он не знал, не находил, но его распирала эта странная боль — и вот
она нашла выход в чужой, каким-то мудрым человеком написанной песне. Не песне —
а тоске». Важно заметить, что герой повести — Николай Топоров — и раньше пел,
но он никогда не отождествляя себя с песней. И только повзрослев и смутно
осознав, что он Никто в этой жизни, смог в чужих строках ощутить тот «ветер
унылый», что гуляет в его собственной душе.

Психологической основой идентификации является способность к
мысленному перевоплощению: умению поставить себя на место персонажа, зажить его
жизнью. Представляя себя на месте персонажа, читатель извлекает из собственного
сознания неведомые ему доселе мысли и чувства. На важность этого момента
обратил внимание известный литературный критик и философ Ю. Карякин: «Пока
ученик относится к литературе как свидетельству того, что происходит с другими,
а не с ним самим, пока в чужом не узнает своё, пока не обожжётся этим открытием
— до той поры нет и самовыделки, нет и потребности в ней». Добавим, нет и
желания читать. Перевоплощение у ребёнка часто проявляется в игре по следам
прочитанного, в стремлении подражать героям и внешне и внутренне. Лев Толстой
пишет: «Я даже наружностью и привычками старался быть похожим на героев,
имевших какое-нибудь из достоинств». Интересны в этом плане воспоминания
Евгения Шварца: он рассказывал о том, как прочитал «Принца и нищего» Марка
Твена и принялся играть в Эдуарда IV, копировал дворцовый этикет, сидел на
стуле, как на троне.

Психологической основой идентификации служат также аналогии
и ассоциации, которые возникают  или
могут возникать в сознании читателя в процессе углублённого чтения. Аналогия —
это нахождение сходства между предметами и явлениями по каким-либо параметрам.
Ассоциация — установление непроизвольных связей одного явления с другим. И то,
и другое являются элементами образного мышления. Каждый человек накапливает в
себе впечатления, которые могут неожиданно актуализироваться в процессе чтения.
Макар Девушкин, персонаж повести Достоевского «Бедные люди», сравнивая себя с
Самсоном Выриным («Станционный смотритель» Пушкина), пишет в очередном письме:
«Живёшь и не знаешь, что под боком там у тебя книжка есть, где вся-то жизнь
твоя как по пальцам разложена… Ведь я то же самое чувствую, вот совершенно так,
как в книге… Да, сколько между нами-то ходит Самсонов Выриных, таких же горемык
сердечных». Схожую мысль высказал писатель В. Приёмыхов: «Я люблю
Пятнадцатилетнего капитана, Гека Финна, капитана Сорви-голова только за то, что
они напоминают мне какого-нибудь Ваську, Петра или меня самого».

О природе ассоциаций хорошо сказал Джек Лондон в романе
«Мартин Иден»: «Делалось это совершенно непроизвольно, и каждому событию
реальной жизни (добавим: и жизни, изображённой в читаемой книге. — И. Т.)
неизменно сопутствовали картины, создаваемые фантазией. Эти видения были
отголоском всего того, что пережил некогда Мартин, всего, что он видел и вычитал
из книг, и они постоянно, наяву и во сне, теснились в его мозгу». Иван Бунин
вспоминал, как при упоминании имени Лермонтова в его сознании мгновенно
возникали картины снежной вершины Казбека, Дарьяльского ущелья, долины Грузии,
где шумят «обнявшись, точно две сестры, струи Арагвы и Куры», облачной ночи в
Тамани, дымной морской синевы, в которой чуть белеет вдали парус. Может быть и
наоборот: при наблюдении реальной действительности возникают ассоциации с
каким-либо литературным произведением. Так, ребёнку, пришедшему в Таврический
сад, на память приходит «Мойдодыр» К. Чуковского. При упоминании улицы
Бассейной в сознании возникает образ человека Рассеянного, персонажа
стихотворения Маршака. У начитанных петербуржцев «Давно стихами говорит Нева,
строкою Гоголя ложится Невский. О Блоке вспоминают Острова, а по Разъезжей
бродит Достоевский». У людей, не читавших произведения упомянутых авторов,
таких ассоциаций не возникает.

Понимание души

Способность человека создавать образы, эмоционально
реагировать на литературное произведение, умение идентифицироваться с героями,
перевоплощаться, проникать в духовный мир персонажа, проводить аналогии и
видеть ассоциаций обусловили появление библиотерапии. Она помогает читателю
избавиться от душевной и физической боли, найти силы для преодоления жизненных
невзгод. Бальзамом на душу стали для юного Вересаева произведения Тургенева:
«Во время неудач, невзгод, я прибегаю к нему и, при чтении его душа очищается,
тоска пропадает». Меценат Мария Тенишева, вспоминая о своём детском чтении,
особо выделила книгу Фомы Кемпийского «О подражании Христу»: «Она внесла в мою
душу примирение, утешила меня, поддержала. Всегда в тяжёлые минуты, когда
грусть сжимала моё сердце, я находила в ней отраду, опору. Я уже не чувствовала
себя одинокой». Убедительные примеры благотворного, исцеляющего влияния чтения
на детскую душу можно найти в воспоминаниях Андрея Белого.

С терапевтическим эффектом тесно связано (а часто и
обуславливает его) способность читателя к углублению во внутренний мир персонажей.
Эту черту особо отметил Н. А. Рубакин. Он считал понимание человеческой души,
её переживаний, настроений, стремлений, идеалов главным делом чтения. Первый
вопрос, какой он предъявлял к художественному произведению, заключается в
следующем: «Что даёшь ты для понимания человека и человеческой души, всех её
переживаний и в ней самой и в её отношениях к психике других людей, с какими ей
приходится в данной обстановке и при данных условиях соприкасаться». Примером
может служить опыт Короленко, прочитавшего в юности «Домби и сын» Диккенса.
Внутренний мир Флоренсы и её угрюмого отца, сложность их взаимоотношений так
увлекли юного читателя и так врезались ему в память, что он написал позже целую
статью о своём детском восприятии этого романа, пробудившем в нём интерес к
психологии человека, его внутреннего мира. По глубине проникновения во
внутренний мир персонажей можно в равной степени судить и о таланте писателя, и
о таланте читателя. Литература — единственный всеобъемлющий учебник
человековедения, имеющий целью «проявить, высказать правду о душе человека» (Л.
Толстой) и обладающий способностью «доказывать мне о человеке то, чего я не
вижу, не знаю в нём» (М. Горький).

«Слова становятся моими…»

Ребёнок, воодушевлённый прочитанным, ищет возможность
выплеснуть полученные впечатления в творческой деятельности. В младшем возрасте
он чаще всего рисует под впечатлением от книги, делает поделки, импровизируют,
в более старшем возрасте начинает творить сам: писать стихи или прозу, выражать
свои впечатления в устных или письменных отзывах.

Говоря о том, что происходит в душе читающего человека,
нельзя не коснуться ещё одного элемента — рождения философского умонастроения.
Открытие «умственных наслаждений» характерно для многих читателей, и подростков
и взрослых. «Как будто на широких, сильных крыльях я поднимался на воздух и
уверенно полетел ввысь» — писал Вересаев, вспоминая о характере своего мышления
при чтении «умных» книг. Ответ на мучивший его вопрос: «Зачем, зачем мне жизнь
дана?», он нашёл у Писарева, открывшего ему горизонты умственной жизни,
указавшего ему путь к счастью, которое не получают от благодетеля, а
вырабатывают в себе сами. К философскому умонастроению читателей подталкивала
особенно отечественная литература, о которой философ В. Асмус сказал: «Редкая литература
в кругу литератур мирового значения представляет пример такой тяги к
философскому осознанию жизни, искусства, творческого труда, какой
характеризуется именно русская литература». Примером философского подхода к
чтению классики может служить опыт Натальи Долининой, талантливого учителя и
читателя (См. её книгу «Каждый читает по-своему». 2007). Для неё чтение — это
поиски ответов на насущные вопросы бытия: «Чем наполнить свою жизнь, чтобы не
быть одиноким? В чём счастье? Что такое дружба и что такое любовь? В чём долг
каждого человека перед всеми остальными людьми? Почему жизнь одного можно
назвать богатой и счастливой, а другого бедной при его внешнем благополучии?»

Перечисленные свойства сознания проявляются у читателя в том
случае, если он вышел за рамки механического, бездумного чтения.

Каждое из произведений вызывает своё движения души. Валерий
Павлович Леонов, чьи слова я привела в эпиграфе, назвал все взятые вместе
внутренние движения в ответ на читаемый текст двумя словами — «Неконтактный резонанс».
(Истоки этой идеи он обнаружил в трудах психологов

А. А. Ухтомского, М. М. Бахтина,

Л. С. Выготского). Суть этого явления состоит в том, что
«посредством Слова книга и Слова в ней становятся моими… Через них я узнаю, кто
я, что я есть. Можно сказать и так: в процессе чтения книги происходит
присвоение авторского текста читателем для удовлетворения личных потребностей.
Каждый берёт из неё своё». Неконтактный резонанс порождает духовную силу
образов, которая позволяет преодолеть расстояние между различными эпохами
культуры.

В поэтической форме эту мысль выразил Владимир Набоков. В
стихотворении «Неродившемуся читателю», написанном в 1930 году, он обращается к
«светлому жителю будущих веков», к тому, кто прочитает когда-нибудь его забытые
стихи. В последней строфе он пишет:

Я здесь с тобой. Укрыться ты неволен.

К тебе на грудь я прянул через мрак.

Вот холодок ты чувствуешь: сквозняк

Из прошлого… Прощай же. Я доволен.

Из выраженного словом писательского опыта читатель создаёт
свой духовный мир, способный порождать новую культуру. В этом, наверное, и
состоит смысл чтения как движения души, отражающей искусство во времени.
Образное слово растит не столько читателя, сколько Человека, живущего здесь и
сейчас.

Что даёт библиотекарю-практику знание о движении
человеческой души в процессе чтения? Это знание подсказывает направление
диалога, который может состояться по следам прочитанного произведения, так что
возникшие при чтении неконтактные резонансы трансформируются в контактный живой
обмен читательскими впечатлениями, ведущий к возникновению новых движений
обогащённой души.