В его сказках слух прельщался гармоническим языком; в них фантазия народная высказывалась в прекрасных, живых образах, а не в уродливых представлениях, в милых выражениях, а не в словах, которые вы ежедневно можете услышать перед «зданием, украшенным ёлкою». Вспомните «Сказку о спящей царевне и о семи богатырях». Как естественна завистливая, тщеславная царица, разговаривающая с зеркальцем и слышащая, что есть в миpe женщины её красивее! Как хорош разговор жениха, расспрашивающего об утраченной невесте у солнца, у месяца, у ветра, и как хороша эта природа, к которой он обращается! 

Но, к несчастию, Пушкин всегда пил горькую чашу от своих подражателей. Его выстраданный стих превратился у них в жестоко-тоскливую мизантропию, его народная сказка — в рифмованные нелепости, выезжающие на площадных выражениях. Да помилуйте, ради Бога, неужели народность состоит в том, чтобы говорить по-мужицки? Неужели автор, начавший рассказ от сивки и бурки и вещего коурки и кончивший тем, что он мёд и пиво пил, по усам текло, в рот не попало, — может думать, что он сделал всё, что этим-то и стала его сказка народною? Нет! 

В Пушкине был жив дух народный; вот отчего он и мог легко сдружиться с формою народной сказки, не прибегая к повторению уличного идиома; вот отчего вымысл в его сказке грациозен и вместе народен.

Что за вымысел, например, в «Коньке-Горбунке»? Мы подозреваем, что он вот как составился: сначала автор рассказал, что жил-был отец, у него было три сына, двое умных, третий дурак, а там и пошло, и пошло, стих за стихом, рифма за рифмой. Уж бедный конёк скакал, скакал, и по земле, и по песку, и по небу (!),сделал дурака умным, женил, пир начался, и сказка составилась. 

Словом, рифма является полководцем и развивает перед вами все происшествия. Но, к несчастию, она не всегда разбирает, правильно или неправильно ставится. Впрочем, вот один из лучших примеров изящности языка:

А глаза так что те ложжи (стр. 15).

В самом деле, господа, изгонимте из фанастического естественность, возможность, — уж то-то раздолье будет! 

А между тем у г. Ершова проглядывает и истинно смешное: земский суд у рыб, городничий — сорвут невольную улыбку, так же, как и ёрш, который не может не додраться с карасём. Оно, если хотите, глупо-смешно, но всё же смешно. И всё же мы должны поставить произведение г. Ершова несравненно выше какой-нибудь «Сказки о Ниле-царевиче и Ивашке-белой рубашке» г. Бахтурина или «Колдун и его дети» г. Мартынова. Удивляемся только одному: как этот «Горбатко» мог доскакать до второго издания!

Впервые опубликовано: Отечественные Записки. 1840. Т. 8. №1-2. Отдел «Библиографическая Хроника. 1. Русская литература». С. 57-59. (Здесь с сокращениями)