Франция приобрела оригинальные документы, в числе которых находится и «История моей жизни» Джакомо Казановы.

Итальянцы таким поворотом событий, разумеется, разочарованы.

Рукописи Казановы представляют огромный исторический интерес.

История похождений известного венецианца интересна многим.

Джованни Джакомо Казанова известен как автор исторических сочинений, где даны характеристики современников и общественных нравов.

Главное место в воспоминаниях занимает, как и следовало ожидать, описание любовных побед Казановы.

Среди жертв Казановы были и юные девушки, и монахини.

ЗАПИСКИ ВЕЛИКОГО СОБЛАЗНИТЕЛЯ:
ЛИТЕРАТУРА И ЖИЗНЬ
Прославленный венецианский авантюрист, "гражданин мира", как он себя
аттестовал, Джакомо Джироламо Казанова (1725--1798), чье имя сделалось
нарицательным, был не только одним из интереснейших людей своей эпохи, но и
ее символом, ее отражением. Перед современниками и потомками, его
читателями, он представал как человек воистину разносторонний,
энциклопедически образованный: поэт, прозаик, драматург, переводчик,
филолог, химик, математик, историк, финансист, юрист, дипломат, музыкант. А
еще картежник, распутник, дуэлянт, тайный агент, розенкрейцер, алхимик,
проникший в тайну философского камня, умеющий изготовлять золото, врачевать,
предсказывать будущее, советоваться с духами стихий. Но -- что истинно в
мифе, который он творил о самом себе?
Мемуары Казановы были опубликованы в начале XIX века, когда литература
романтизма стала беспрестанно обращаться к легенде о Дон Жуане. Вечный образ
Соблазнителя появляется у Байрона и Пушкина, Гофмана и Мериме, Хейберга и
Мюссе, Ленау и Дюма. Именно в этой традиции и были восприняты записки
Казановы, многие годы считавшиеся верхом неприличия. Их запрещали печатать,
прятали от читателей.
Для подобной трактовки были даже чисто биографические основания --
Казанова живо интересовался своим литературным предшественником, помогал
другу-авантюристу Да Понте писать для Моцарта либретто оперы "Дон Жуан"
(1787). Но "донжуанский список" Казановы может поразить воображение только
очень примерного семьянина: 122 женщины за тридцать девять лет. Конечно,
подобные списки у Стендаля и у Пушкина покороче, и в знаменитых романах тех
лет, к которым пристало клеймо "эротические" (как, например, к
увлекательнейшему "Фобласу" Луве де Кувре, 1787--1790), героинь поменьше 1,
но так ли это много -- три любовных приключения в год?
Личность Казановы оказалась скрыта под множеством масок. Одни он
надевал сам -- уроженец Венеции, где карнавал длится полгода, потомственный
комедиант, лицедей в жизни. Другой маскарадный костюм надели на него эпоха,
литературная традиция, вписавшая мемуары в свой контекст. Причем традиции
(та, в которой создавались записки, и та, в которой они воспринимались) были
прямо противоположными -- то, что для XVIII века казалось нормой, в XIX
столетии сделалось исключением.
Главное богатство авантюриста -- его репутация, и Казанова всю жизнь
тщательно поддерживал ее. Свои приключения он немедленно обращал в
увлекательные истории, которыми занимал общество ("Я провел две недели,
разъезжая по обедам и ужинам, где все желали в подробностях послушать мой
рассказ о дуэли"). К своим устным "новеллам" он относился как к
произведениям искусства, даже ради всесильного герцога де Шуазеля не пожелал
сократить двухчасовое повествование о побеге из тюрьмы Пьомби. Эти рассказы,
частично им записанные, опубликованные, естественно переросли в мемуары, во
многом сохранившие интонацию живой устной речи, представления в лицах,
разыгрываемого перед слушателем. Создавал Казанова "Историю моей жизни" на
склоне лет (1789--1798), когда о нем уже мало кто помнил, когда его друг
принц де Линь представлял его как брата известного художника-баталиста.
Казанове была нестерпима мысль, что потомки не узнают о нем, ведь он так
стремился заставить о себе говорить, прославиться. Создав воспоминания, он
выиграл поединок с Вечностью, приближение которой он почти физически ощущал
("Моя соседка, вечность, узнает, что, публикуя этот скромный труд, я имел
честь находиться на вашей службе",-- писал он, посвящая свое последнее
сочинение графу Вальдштейну). Человек-легенда возник именно тогда, когда
мемуары были напечатаны.