Мир книг — один из самых мифологизированных на свете, причём мифы возникают и в библиотечной среде, и за её пределами, в том числе в романах и кинофильмах.
Прежде всего, здесь играет роль то обстоятельство, что библиотека — это не просто учреждение культуры, а своеобразный архетип, включающий в себя ряд устойчивых образов. Описания и изображения библиотеки в литературе и искусстве во многом следуют схеме, характерной для построения мифа или сказки (хоть по В. Я. Проппу, хоть по Дж. Кэмпбеллу): путь — испытания — поиск — находка — возвращение героя. При этом библиотека чаще всего показывается как территория, обособленная от окружающего мира и воспринимаемая по принципу «своя/чужая». Если библиотека «своя», то она ассоциируется со вторым домом, храмом культуры и знания. Если она «чужая», то и образы соответствующие: вокзал, убежище, бюрократическая инстанция, кладбище мыслей, лабиринт, в лучшем случае — машина времени. Примерно так же дело обстоит и с библиотекарем. Если он «свой», то это друг, помощник и советник; если «неизвестный», то это либо попутчик (святой, мудрец, подвижник), либо посторонний (идеалист, эксцентрик, затейник); если «чужой», то это искуситель, фанатик, надзиратель, чернокнижник, ведьма, живой мертвец и т. д. Подавляющая часть художественных образов вполне укладывается в такую схему, в то время как более сложные варианты встречаются редко.
На восприятии библиотеки сказываются и объективные факторы, в том числе перепроизводство литературы. Именно оно во многом поспособствовало мифологизированному представлению о библиотеках как об огромных кладбищах мысли, не столько облегчающих, сколько затрудняющих поиск необходимых читателям изданий. Как отмечал в свое время известный польский фантаст С. Лем, «литература — существо смертное, и 95 процентов написанных во всём мире книг подлежат полному забвению. Мировая библиотека, включая произведения лауреатов Нобелевской премии, — это огромный некрополь»1. И он же добавлял: «Инфляция печатного слова отчасти вызвана экспоненциальным возрастанием количества пишущих, но издательской политикой — тоже. Детство нашей цивилизации было временем, когда читать и писать умели лишь избранные, по-настоящему образованные люди. Этот критерий сохранял силу и после изобретения книгопечатания; и хотя сочинения глупцов иногда издавались (тут ничего не поделаешь), их число ещё не было астрономическим — не то что теперь. В разливе макулатуры тонут действительно ценные публикации: ведь легче отыскать одну хорошую книгу среди десяти никудышных, чем тысячу — среди миллиона. И неизбежным становится неумышленный плагиат — повторение где-то уже напечатанных мыслей»2.
Михаил Юрьевич Матвеев, ведущий научный сотрудник отдела истории библиотечного дела Российской национальной библиотеки, доктор педагогических наук
1 Лем С. Визит // Раса хищников. — М.: АСТ, 2008. — С. 102–105.
2 Лем С. Глас Господа. — М.: АСТ, 2007. — С. 595.