В возрасте полутора лет папа лишился отца, Василия Павловича Евсеева, который был расстрелян в 1937 году. Анна Фёдоровна Масленникова воспитывала сына одна. Она закончила отделение психологии Педагогического института им. Герцена по специальности педология и занималась вопросами профпригодности и психотехники.
В 1936 году педология была объявлена лженаукой и разгромлена как ветвь психологии; Анна Фёдоровна стала работать в ГПБ, позже работала и в других библиотеках Ленинграда. Большое влияние на Дарика оказал его дядя Дмитрий Фёдорович Масленников, палеонтолог, геолог, бывший одно время директором ВСЕГЕИ. Он много рассказывал Дарику о работе геолога и настолько заинтересовал его, что после окончания школы выбор пал на Горный институт. Немаловажным в первоначальном выборе профессии оказался и тот факт, что именно дядя Митя помог Дарику и семье его двоюродного брата в годы блокады эвакуироваться вместе с эшелоном ВСЕГЕИ вглубь России, на Южный Урал, в посёлок Карабаш, где находился старейший в России медеплавильный завод. Самые яркие воспоминания папы — о годах эвакуации, когда он ночью смотрел из окна на завод и видел, как паровозик «Овечка» тащил вагонетки с раскалённым шлаком на террикон, и шлак из опрокинутых вагонеток падал в темноте с отвала красными пылающими звёздами. Вместе с братом Эдиком (который потом стал скульптором-реставратором и участвовал в восстановлении Петергофа) они уходили в горы и собирали там богатые мальчишечьи коллекции из красивых камней.
Папа обладал очень живописной речью и мог даже о скучных вещах говорить захватывающе. Мы с братом обожали слушать его домашние «отчёты» о командировках, причём если папа начинал рассказ с того, как его встречали на месте прибытия, мы кричали: «Нет, нет! Рассказывай, как ты только вышел из дома!», потому что он умел расцветить свой рассказ такими деталями, что о простом пути от дома до метро мы слушали с вытаращенными глазами. Из командировок он всегда привозил подарки каждому домочадцу.
Папа был очень музыкален, хотя никогда не учился музыке. Зато родители посчитали нужным дать базовое музыкальное образование своим детям. Брат учился игре на скрипке, я на пианино. Папа сам подобрал на гитаре несколько аккордов и пел красивым и правильным голосом грустный романс на стихи Лермонтова, а на пианино — мелодию незатейливого и очень мажорного марша, которым радовал гостей.
Несмотря на отсутствие мужского воспитания, папа не вырос ни безотцовщиной, ни маменькиным сынком. Для меня он стал идеалом семьянина, настоящего отца, основы семьи. Несмотря на то, что папа был мягким, «домашним» человеком, он умел быть жёстким и нетерпимым. Он совершенно не переносил непорядочности как в отношениях, так и в работе. Такие люди переставали для него существовать, хотя каждому он оставлял шанс на исправление, так как не был злопамятным. Своё недовольство он никогда не выражал бранным словом, достаточно было сурового выражения лица и ледяного голоса.
Когда в младшей школе меня отобрали в секцию плавания при Институте Лесгафта, папа самоотверженно принял на себя функцию сопровождающего, поскольку ездить приходилось далеко — с Петроградской стороны на улицу Декабристов. Занятия начинались рано, зимой ещё затемно; по окончании тренировки папа встречал меня в вестибюле со свежайшим ароматным кексом, купленным в кондитерской, или яблоком, захваченным из дома; мы возвращались на неторопливом трамвайчике и по дороге либо терзали друг друга перевёртышами — надо было произнести слово справа налево, например, «низагам» или «кивозург», а противник должен был понять, что это за слово, либо папа готовился к работе и читал библиотечный журнал, а я голове готовила новые перевёртыши, чтобы сразиться в следующий раз. Потом папа ехал на работу во вторую смену, задерживаясь допоздна.
Папа никогда не убивал время, лёжа на диване перед телевизором. В свободное время он либо занимался домом, либо читал. Читал он много, особенно общественно-политическую и специальную литературу, интересовался социологией и психологией, любил научную фантастику. Был очень эрудирован и поэтому я, будучи уже даже не ребёнком, а тинейджером, предпочитала спрашивать о многом у папы, потому что всегда получала ответ в понятной для меня форме. Из-за загруженности на работе, по дому, у папы оставалось мало времени для себя, поэтому он погружался в чтение глубоким вечером, порой уже ночью, когда дом успокаивался и мы, просыпаясь иногда, видели полоску света под дверью. Особенно мы любили папино чтение вслух, обычно перед сном, потому что его богато интонированная речь вызывала в воображении яркие ассоциации, а читаемый текст приобретал окраску и выразительность, и мы мечтали об обязательном продолжении на следующий день. Иногда папа не читал, а просто пересказывал когда-то прочитанное и таким образом он открыл для меня «Человеческую комедию» Бальзака, новеллы Мериме, фантастику Азимова, Лема и Саймака
Меня всегда удивляло, что, будучи городским человеком, папа хорошо знал и любил природу. Он знал почти все травки и когда мы, дети, приносили ему какой-то колосок и листочек, он отвечал, что это мятлик, или тимофеевка, или вика, или манжетка, овсяница или лисохвост. Папа приучил нас любить лес. Обычно на лето нас вывозили в снимаемую в деревне дачу далеко на западе Ленинградской области с дремучими лесами и цветущими лугами. Папа первым нашёл там грибные места и проложил маршрут наших грибных путешествий. Он любил выйти на солнечную опушку, расстелить пиджак и просто сидеть, созерцая природу, пока мы с братом шныряли в перелеске.
Даже в старости, будучи уже почти слепым и сильно ослабевшим, папа не изменял мужскому кодексу чести: открывал дверь и пропускал вперед женщину, подавал руку при выходе из транспорта, подносил маме пальто и помогал надеть обувь, всегда пытался забрать у меня из рук тяжёлую сумку, хотя сам вряд ли смог бы пронести её с десяток метров. Меня это поражало и трогало до глубины души
(Евгения Дарианновна, библиотекарь-библиограф)
Я работаю в ОРКОРФ БАН (Отделе ретроспективного комплектования и обменно-резервного фонда). Сюда меня привёл дедушка. Он начал свою библиотечную деятельность в Библиотеке Академии наук, написал статью об учёте изданий групповой обработки, получил авторское свидетельство за способ хранения мелкого документального материала. Несколько заводов обратились к дедушке с просьбой использовать это изобретение. Большую часть своей жизни он проработал в Публичке, но после выхода на пенсию вновь вернулся в БАН. Дед придавал большое значение вторичному отбору литературы, поскольку считал, что каждая книга должна найти своего читателя, даже если это малоиспользуемое издание, устаревшее или утратившее актуальность. Он подбирал литературу по тематике, обзванивал библиотеки, научные институты и учреждения в поиске нуждающихся в книгах по определённому направлению. Всегда очень радовался, когда ему удавалось найти тех, кто был готов пополнить свои фонды книгами из нашего обменного фонда. Он, например, помог санкт-петербургской епархии, больнице, многим НИИ и музеям. От автомобильного музея дедушка получил подарочное издание с благодарственной надписью.
(Александр, внук, Петербург)
Мой нежный друг,
Мой друг сердечный,
Союз наш заключён навечно,
Одной тропой мы вместе шли
И счастье в этом мы нашли.
Но ты вдруг вырвался вперёд,
Оставил на земле одну,
И всё же силы я найду
Найти в ночи твою звезду.
(Нинель Дмитриевна Евсеева, жена)
*Начало в №4 за 2015 г.