Каждый выдающийся учёный, как и полагается, в свои молодые годы сначала бывает студентом, постигающим секреты той профессии, которой он собирается себя посвятить. Как и все, он проходит свой ученический путь, навсегда запоминая взлёты и падения, радости и огорчения — словом, то, что сопутствует любой учёбе. Запоминает и педагогов, которые создавали студентам острые ситуации…
Такой случай произошёл и с Анатолием Николаевичем Ванеевым. В преддверии его солидного юбилея интересно узнать от него самого об учёбе в Московском библиотечном институте в первые послевоенные годы.
Итак…
В начале 1943 года, перед зимней экзаменационной сессией, со второго курса исторического факультета Кировского педагогического института я был призван в Советскую армию. В 1946 году я сдал вступительные экзамены в МГБИ и представил документ о сданных на первом курсе педагогического института экзаменах. Эти сведения были учтены и меня не обязали пересдавать экзамены, сданные в педагогическом институте, однако в выданной мне зачётной книжке вместо оценок, полученных в педагогическом институте (а у меня все оценки были «отлично»), стояла запись «зачтено». Эта запись была повторена и в выписке из зачётной ведомости, приложенной к диплому. В результате я, несмотря на отличные оценки, полученные в педагогическом институте и в МГБИ, был лишён права на получение диплома с отличием. Я учился на заочном отделении факультета библиографии в 1946–1951 годах. Очевидно, что за давностью лет я не могу сегодня вспомнить многое, например, содержание лекций, которые читали нам в МГБИ. В памяти остались лишь отдельные, отрывочные воспоминания о наиболее ярких событиях. Большинство из них связано с экзаменами. О некоторых из них я и хочу рассказать в этих заметках.
В те годы экзамены по специальным дисциплинам в обязательном порядке (во всяком случае, на заочном отделении) включали две части: теоретическую и практическую. Практическая часть, имеющая целью выявить уровень практических умений и навыков студента, предшествовала экзамену по теоретической части курса, и только после успешного выполнения практического задания студент допускался к теоретическому экзамену.
С этой — весьма рациональной, по моему мнению, — методикой приёма экзаменов я столкнулся на первом же экзамене по специальной дисциплине — по курсу «Описание произведений печати». Я работал библиографом в Кировской областной библиотеке и поэтому был самонадеянно уверен, что знаю правила библиографического описания. Однако в выполненных мною описаниях преподаватель Диковская обнаружила ряд ошибок. Она допустила меня к сдаче второй, теоретической части экзамена, и я получил общую оценку — «хорошо».
Экзамен по курсу «Библиотечные каталоги. Классификация» наша группа сдавала З. Н. Амбарцумяну. Ассистировала ему молодая и красивая дама — дочь Е. И. Шамурина. Студент получал от неё стопку книг и должен был классифицировать их по таблицам Л. Н. Троповского. После проверки выполненной практической работы, если она была сделана без ошибок или с их минимальным количеством, студент получал экзаменационный билет и сдавал экзамен З. Н. Амбарцумяну.
В нашей группе был студент — директор Химкинского райпотребсоюза. Он, во многом с помощью и консультациями своих коллег — студентов-библиографов, получил необходимые теоретические познания о классификациях Г. Блисса, М. Льюи, Ч. Кеттера и многих других, но, к сожалению, не мог справиться с практическим заданием по классификации книг. Он трижды приходил на экзамен, пока ему всё же удалось, не без ошибок, но с минимальным количеством, выполнить контрольное практическое задание и получить допуск к экзамену по теоретической части, с которым он вполне успешно справился.
Несколько по-иному был организован экзамен по общей библиографии. Наша группа сдавала его Б. С. Боднарскому, ассистентом у которого выступал молодой аспирант Н. И. Сахаров. Во-первых, у Б. С. Боднарского студенты получали одновременно два экзаменационных билета: по практической и теоретической части экзамена. Во-вторых, экзаменационные билеты были сразу выданы всем студентам группы, то есть одновременно к сдаче экзамена готовилось 25 студентов. В качестве контрольной практической работы студентам предлагались задачи на библиографический поиск. В аудитории у стены были разложены на столах библиографические пособия, но пользоваться ими самостоятельно студентам не разрешалось.
Получив билет с задачей на библиографический поиск, студент пытался вспомнить (или угадать), с помощью какого библиографического пособия он сможет решить предложенную задачу, и просить у ассистента дать ему соответствующее пособие. После трёх неудачных попыток студенту предлагалось прийти на экзамен в другой раз.
В те годы крупных советских библиографических пособий почти не было. Мне вспоминается лишь справочный том к собранию сочинений В. И. Ленина, по которому искали, в основном, источники цитат, поэтому почти все предлагаемые студентам библиографические пособия были изданы ещё в ХIХ веке. Это создавало для студентов-заочников значительные трудности — в провинциальных библиотеках подавляющее большинство этих пособий отсутствовало.
Решив контрольное задание и подготовив ответ на теоретические вопросы, студент получал возможность сдать экзамен Б. С. Боднарскому. Поскольку одновременно готовилась к экзамену вся группа студентов, то из тех, кто уже подготовился, образовывалась солидная очередь. В ней был и я, деликатно пропускавший вперёд студенток и от безделья наблюдавший за ходом экзамена, в котором было немало занимательного.
Богдан Степанович — седовласый, с бородкой и в очках (было ему тогда уже 75 лет) внимательно слушал студентов, периодически поднимая голову и рассматривая аудиторию. Когда студент завершал ответ, экзаменатор обязательно задавал вопросы, требовавшие от студента конкретных знаний (например, имя и отчество библиографа, год библиографического съезда или конференции, автор библиографического труда, название конкретного библиографического пособия и т. п.).
К сожалению, наши студенты далеко не всегда знали ответы на эти конкретные вопросы. Они или вообще ничего не отвечали, либо несли чушь и ахинею, что вызывало у меня ироническую улыбку. На мою беду Богдан Степанович заметил мою усмешку и, наставив на меня указательный палец, произнёс: «А вот Вы, молодой человек, скажите». Пришлось встать и дать правильный ответ.
Это, видимо, понравилось Богдану Степановичу и затем всякий раз, когда студент затруднялся с ответом, он обращался ко мне: «Скажите вы, молодой человек». Таких обращений было не менее десяти. Но я мужественно выдержал этот импровизированный экзамен. В результате, когда подошла моя очередь отвечать, Боднарский не стал меня слушать, а сразу проставил в зачётной книжке оценку.
Но на этом мои приключения, связанные с Б. С. Боднарским, не закончились. Он был председателем государственной экзаменационной комиссии на заочном отделении. Первый экзамен мы сдавали по литературе. Я напрочь забыл, какой был первый вопрос экзаменационного билета, но зато отлично помню второй — Николай Островский. После того как я закончил ответ о
Н. Островском, Богдан Степанович попросил меня повторить имя и отчество Николая Островского. На это я дал ответ: «Николай Алексеевич». Последовал следующий вопрос: «А как звали драматурга Островского?» Я ответил: «Александр Николаевич». Богдан Степанович оживился: «Вот это мне ухо и режет. Они же, как раз наоборот. Один — Николай Александрович, а другой — Александр Николаевич», и обратился за поддержкой к экзаменатору по литературе. Тот пробурчал что-то невнятное и быстро обратился ко мне: «Расскажите о К. Федине».
Вообще-то, вопрос был некорректным, не имеющим никакого отношения к моему ответу о Н. Островском. Следовало бы задавать дополнительные вопросы о творчестве Николая Островского, а не предлагать вопрос на постороннюю тему. Трудно сказать, чем был вызван такой неожиданный вопрос экзаменатора. Скорее всего, стремлением замять возникшую неловкость. Но, может быть, преподаватель намеренно поставил вопрос о К. Федине. Этот педагог не читал у нас курса литературы, а был приглашён лишь на госэкзамен, поэтому я не запомнил его фамилию. На консультации к госэкзамену он особо обратил внимание на вышедшую недавно монографию о К. Федине и советовал с ней познакомиться до экзамена. Я оказался единственным студентом, который взял в институтской библиотеке рекомендованную книгу и, хотя не прочитал её полностью, но пролистал, используя метод «библиотечного просмотра» (этому методу студентов в те годы учили). Вопрос преподавателя не стал для меня неожиданным (предполагаю, что педагог на это и рассчитывал), и я достаточно подробно рассказал о творчестве К. Федина, не забыв упомянуть, что эти сведения я извлёк из рекомендованной преподавателем монографии.
Следующий госэкзамен — библиография. И опять-таки помню только второй вопрос: сводные каталоги. Когда я изложил комиссии всё, что знал о сводных каталогах, Богдан Степанович предложил вопрос: «Когда впервые в СССР был поставлен вопрос о сводных каталогах?» Хотя я и не имел никакого представления, когда это было предложено впервые, я уверенно утверждал, что это произошло на Первом библиографическом съезде, в 1924 году. Это Б. С. Боднарский подтвердил: «Правильно» и добавил: «Не помните, что ещё в 1918 г. при замнаркома просвещения Покровском было совещание, на котором я, кстати, тоже присутствовал, где и был впервые поднят вопрос о сводных каталогах?» Пришлось признаться, что я такого совещания не помню. Однако это не помешало мне получить и по библиографии отличную оценку.
Я признателен Богдану Степановичу за лекции по истории отечественной библиографии, за доброе отношение к молодому и неопытному студенту-библиографу. Приведённые здесь отдельные эпизоды моего общения с Богданом Степановичем, в том числе и юмористические, ни в коей мере не умаляют моего глубоко преклонения перед личностью этого выдающегося отечественного библиографа.