Надо помнить, что детский мир, через который мы все прошли, чрезвычайно сложен, сложен ничуть ни меньше, чем мир взрослого человека, а, возможно, и много сложнее. Ибо маленький человек как будто ещё помнит что-то преджизненное, что потом напрочь исчезнет из его памяти.
Начну с самого важного. Вспомним строки Пушкина: «И долго буду тем любезен я народу, что чувства добрые я лирой пробуждал, что в мой жестокий век восславил я свободу, и милость к падшим призывал».
Для меня здесь главной является строчка «что чувства добрые я лирой пробуждал», потому что я глубоко уверен, — и это происходит кругом, и на страницах книг, и на кино и телеэкранах, — лирой можно пробуждать и чувства недобрые. И недобрые пробуждать значительно легче. Я уверен, что злой человек может быть и талантливым, и гениальным. И для меня важнее всего, чтобы от художественного произведения исходил свет. Даже тогда, когда сюжет трагичен («Ромео и Джульетта» Шекспира). Это трудно. Для этого надо иметь светлое дыхание. Я имею в виду дыхание духовное. Я часто работаю под музыку Моцарта, Гайдна, Рахманинова, Битлз, музыку, наполненную светом, и проверяю ею то, что пишу сам.
Теперь о другом. Однажды во время встречи с читателями одна добрая женщина сказала мне: «Вот вы для нас, читателей, пишете…» и так далее. И я ей ответил: «Что вы! Я ни в коем случае не пишу для вас!». Это её удивило и несколько обидело. Как же так? Они — читатели, я — писатель, и я не пишу для них. И тогда я спросил её: «У вас есть дети?». Она ответила: «Есть. Двое». «Вы для кого их рожали? Для армии? Для правительства? Для производства? Для народа?». Она ответила: «Я рожала их для себя». Тогда я сказал: «И я пишу для себя». Если написанное мной понравится другим людям (или не понравится), это принесет мне радость (или досаду). Но главной для меня будет моя собственная оценка. Самое страшное, если мне самому не понравится. Когда пишешь и видишь, что не получается, или, что ещё хуже, получается плохо, — тут-то и охватывает сильное отчаяние, чувствуешь себя безнадёжно бездарным. Но, если уж совсем честно, то я пишу и не для себя, а для того, чтобы создать что-то прекрасное, совершенное. Лишь для этого. И другого желания и другой цели у меня нет. И если это получается, сердце охватывает восторг.
В романе «Госпожа Странная Мысль» (надо писать слова и Странная, и Мысль — с большой буквы!) девочка Лиза встречает на своем пути пианиста, который играет концерт для рояля с оркестром. Гору, на которой стоит рояль и играет пианист, окружает бескрайний океан. Над ним солнце, облака, бесконечность. Ни зрителей, ни слушателей, ни оркестра нет. Девочка спрашивает пианиста: «Где же ваши слушатели?» «Не знаю», — отвечает пианист. «Но разве вы играете не для слушателей?» — удивляется девочка. «Нет», — отвечает пианист. «Вы, наверное, играете для себя?» — спрашивает она. «Нет» — отвечает пианист. «Тогда для кого же?» — недоумевает девочка. «Для музыки», — отвечает пианист. И лишь когда он берёт последний финальный аккорд, и творение музыки завершено, над океаном из вечернего пространства проявляется всё яснее и яснее Большой зал Петербургской Филармонии, и раздаются аплодисменты слушателей. Лишь тогда когда прекрасное было создано, музыкант вернулся в реальную жизнь.
Андрей Кутерницкий, петербургский прозаик и драматург