Достижение гармонии внутреннего мира в целом и информационной гармонии в частности, разрешение личностных проблем, помощь в горе и болезни тесным образом связаны с задачей достижения вершин читательского развития.*
Известно, что в стрессовых условиях человек показывает максимум своих возможностей и прогноз своего дальнейшего развития. Это справедливо и по отношению к чтению, к читательскому развитию личности. В ситуации психоэмоционального напряжения, вызванного различными причинами (от общественных до личных), чтение одновременно является зеркалом внутренних конфликтов личности и общества с одной стороны, а с другой — служит средством их преодоления.
Читательское развитие в стрессовых ситуациях определяется известной сбалансированностью триады: что читать, как читать, как прогнозировать, что и как читать для успешного выбора стратегии выхода из данных ситуаций и пути к вершинам читательского развития. К сожалению, на протяжении длительного времени теоретики и практики библиотерапии акцентировали свое внимание только на первой составляющей, то изобретая списки полезных при разных болезнях или проблемах книг, то запрещая ту или иную литературу, не ориентируясь ни на настоящий уровень читательского развития, ни на его будущее.
Развитию библиотерапевтической деятельности явно не способствовало и мнение о доминировании так называемого «легкого» чтения в таких ситуациях это наносило огромный вред развитию личности в целом, не говоря уже о читательском развитии. Игнорировался собственный читательский опыт личности в стрессовых ситуациях, способы осуществления читательской деятельности.
Недостаточное внимание уделялось и формам и методам работы с читателями, в особенности по воспитанию культуры чтения, обучению читателей различным прогрессивным методикам работы с текстами. Нечетко определялись и направления библиотерапевтической работы. Зачастую просто сужались до помощи в преодолении неврозов, что во многом было связано с узостью трактовки самого термина «библиотерапия» — лечебное воздействие книги.
Однако в древности понятия «лекарство», «лечебное воздействие», «душевное лекарство» понимались применительно к книгам и библиотекам не в чисто медицинском смысле, а в философско-педагогическом, равно и как сам термин «душа». По-существу библиотерапия появляется практически одновременно с первыми библиотеками, которые еще древние египтяне образно именовали «аптеками для души». В незапамятные времена библиотекаря называли «лекарем души». Это сохранилось и поныне — например, поэт Лев Ошанин с уважением отзывался о библиотекарях: «Душ человеческих добрые лекари, чувств и поступков — библиотекари».
«Смутное состояние души» — характерная черта любой эпохи перемен — неизбежно сопровождается потребностью в информационной гармонии.
Широту и разнообразие библиотерапевтических функций библиотек, ориентацию на все компонеты выделенной выше триады можно проследить по высказываниям писателей и ученых прошлого, которые безусловно были читателями высокого уровня развития, ибо в противном случае они просто не достигли бы своих профессиональных высот. Так, Сенека полагал, что чтение питает ум, а лекарства для души уже найдены древними и дело читателя их отыскать и применять. Иоанн Солсберийский называл письменность «лекарством от человеческой немощи», считал, что именно «письменное слов всегда безотказно подает нам утешение в горе, отдых в труде, веселье в бедности, скромность среди роскоши и наслаждений, Ибо душа избавляется от пороков и даже среди бед и несчастий укрепляется в какой-то смиренной дивной радости, когда направляет острие ума на полезное чтение».
Есть и упоминания о безопасности читателя. Так, Леонардо Бруни главной заботой полагал отбор для чтения книг, написанных лучшими авторами, призывал «беречь себя, словно от какой-то беды и недуга для нашего ума, от книг, написанных неумело и неизящно». Он предупреждал, что «чтение произведений без нужной разборчивости накладывает свои пороки на читающего и заражает его ум, подобно недугам. <…> Ведь чтение, словно духовная пища, которая поит и кормит ум. Поэтому тот, кто, заботясь о желудке, поглощает не всякую пищу, так и тот, кто хочет сохранить здоровой душу, не позволит себе любое чтение».
Аналогичных мнений придерживались и на Руси наши далекие предки. В Лаврентьевской летописи есть примечательная запись о влиянии книг: «Книгам бо есть несчетная глубина, сами бо в печали утешаемы, если си суть из-за воздержания». Много позже М. В. Ломоносов в своей работе «Краткое руководство к красноречию» прямо указывал, что «средствием» для больных, знатнейших и сильнейших, «печаль претерпевающих», а также «сродственникам убиенных на войне солдатов» полезно чтение из «14 слова Цицеронова против Антония»…
На протяжении истории в практике библиотерапии доминировали отдельные направления в зависимости от потребностей общества и состоянии развития теории библиотерапевтической науки. В научный оборот библиотековедения термин «библиотерапия» вошел примерно в 1920-х годах и расшифровывался лишь как «лечение книгой». Но такое узкое его понимание уже тогда вступало в резкий диссонанс с библиотерапевтической практикой. Вследствие стереотипов профессионального сознания первых теоретиков-представителей библиотековедения и медицины, различий их методологических подходов, соотношение практики и теории библиотерапии было негармоничным.
Развитию теории препятствовал и господствовавший тогда субъект-субъектный подход, игнорировавший по сути дела читателя — главную фигуру в библиотерапии, его читательский опыт, особенности и пути читательского развития, а также влияние библиотечных мероприятий и способов развития культуры чтения. Еще одним тормозом являлось неравномерное развитие методологии двух наук (библиотековедения и медицины), в рамки которых специалисты «загоняли» библиотерапию в плане как формирования методологических принципов библиотерапевтичсских исследований, так и применяемых методов исследования, грешивших односторонностью и субъективизмом.
В дальнейшем к решению библиотерапевтических проблем подключились представители педагогики, культурологии, психологии и ряда других смежных наук. С одной стороны это существенно обогатило библиотерапевтическую практику, расширило взгляды теоретиков, но с другой — методологический диссонанс и стереотипы профессионального сознания продолжали сдерживать развитие науки. Серьезным тормозом оказался методологический кризис, охвативший большинство перечисленных выше наук (за исключением библиотековедения, где, напротив, имело место опережающее развитие методологии исследований). За счет применяемых в библиотерапии методов исследования, ориентированных на выявления мнений, выявлялись лишь поверхностные слои проблем (в особенности это характерно для представителей медицинского направления).
Доминировали методы опроса, не позволяющие изучить ситуацию изнутри, а не только снаружи, и изучить в лучшем случае с двух позиций: мнения библиотерапевта и тех читателей, с которыми проводится работа. Триада «читатель-библиотекарь-библиотерапевт» в плане оценки реального состояния, предшествующего опыта, проводимой работы и прогноза будущего читательского развития практически игнорировалась.
В целом, история отечественной библиотерапии свидетельствует, что отсутствие теории библиотерапии, профессиональных стереотипы специалистов, недооценка собственного опыта читателей, проведение исследований на нестыкуемых парадигмах тех наук, представителями которых являлись исследователи библиотерапевтических проблем, отсутствие междисциплинарных исследований на основе единой методологии отрицательно сказались и на развитии библиотерапии как науки, и на библиотерапевтической практике.
В результате мало или совсем неизученным остается ряд важных направлений, отсутствует типология читателей, столь необходимая для практики библиотерапии. Спорным продолжает оставаться вопрос, кто должен и способен заниматься библиотерапевтической практикой…
На рубеже веков отдельные исследователи начинают осознавать, что необходим не просто междисциплинарный подход, а синтез на уровне методологии. Именно это становится возможным при ориентации исследователей на акмеологический подход. Появление парадигм, стыкующих разные науки позволяет надеяться на новый подъем исследовательской деятельности в области библиотерапии и дальнейшее развитие библиотерапии как науки.
Акмеологический подход позволяет исследовать и одновременно решать практические задачи и ставить новые исследовательские проблемы, ориентируясь на разные ступени социальной и читательской зрелости человека, характер взаимовлияний интеллектуальных, эмоциональных и физических свойств, характер взаимодействия с разными социальными институтами, объективные и субъективные факторы и закономерности, способствующие или тормозящие читательское развитие в стрессовых условиях и формирование читателя «акме».
На роль библиотерапевта в разные времена помимо библиотекарей претендовали и медики, и педагоги, и психологи, и культурологи. Но кто бы не занимался этим делом, не следует забывать главного — читателя, именно читателя, а не пациента или клиента. Только в этом случае успех работы будет адекватен потребностям человека и потребностям общества.
Ирина Николаевна Казаринова, старший преподаватель кафедры социологии и психологии чтения СПбГУКИ, кандидат педагогических наук, член-корр. МААН
* Спецкурс «Библиотерапия» входил в специализацию кафедры социологии и психологии чтения «Информационно-психологический консалтинг» на дневном и вечернем отделениях СПбГУКИ. Программа этого курса опубликована в сборнике научных трудов СПбГУКИ «Учебные тетради».