Изучение такого вопроса, как история отношения власти, общества и библиотек, осмысление этих процессов помогает раскрыть важные аспекты развития библиотечного дела в России и оптимизировать современную библиотечную политику и практику.
История взглядов и практических подходов к сохранности библиотечных коллекций является одной из актуальных проблем, которую, однако, обошли вниманием исследователи. Какие-либо крупные обобщающие труды по данной теме полностью отсутствуют, слабо выявлена источниковая база, имеющиеся свидетельства отрывочны и не систематизированы. Представляется интересным и значимым рассмотреть историю отношения власти, общества и профессиональной среды к вопросам сохранения книжных богатств библиотек.
Логично обратить внимание прежде всего на библиотечную историю XVIII века. То время во многом можно считать революционным. Революция произошла и в области охраны фондов библиотек. Именно в восемнадцатом столетии отечественные библиотеки из закрытых учреждений превратились в учреждения публичные. Конечно, их доступность для публики была весьма относительной, несвободные сословия не могли ею воспользоваться, тем не менее широкая доступность крупных библиотек оказалась декларирована. Постепенно складывался массовый круг читателей из разных общественных слоев.1
Но чем более доступной становится библиотечная книга, тем острее встают вопросы её защиты. Теперь главной угрозой становятся не стихийные бедствия, не природа и время, а массовый читатель.
Наиболее удобен для восприятия и анализа конкретный исторический опыт, проявившийся в конкретных событиях и фактах библиотечной истории. В выбранный период в России появились настоящие библиотечные центры универсального характера. Процесс хранения книжных фондов являлся здесь одним из приоритетных. Крупнейшими такими центрами были Библиотека Академии наук и Синодальная (Патриаршая) библиотека, соответственно, ведущие светская и церковная библиотеки страны.
Датой основания Библиотеки Академии наук считается 1714 г. При строительстве Санкт-Петербурга сюда стали свозить различные книжные коллекции, составившие впоследствии фонд БАН. Они в основном собирались в Летнем дворце Петра I. Первоначально подходы к их хранению были, мягко говоря, стихийными. Часть фонда, наиболее нужная непосредственно государю, располагалась в помещениях Летнего и Зимнего дворцов, не имея строго определённого местонахождения. Книги часто переносились (разбрасывались) из комнаты в комнату в зависимости от того, как удобнее было Петру. Так, коллекцию географических карт, планов, гравюр и т. д. царь держал в помещении Зимнего дворца рядом со своей спальней.2
Отношение к фонду как к своеобразной игрушке монарха не могло не сказаться рано или поздно на степени его сохранности. Достоверно известно, что когда после смерти Петра I началась перевозка всех книг в новое здание (декабрь 1726 г.), они в буквальном смысле слова сваливались там в кучи. Один из руководителей переезда Библиотеки Академии Л. Л. Блюментрост срочно запросил Военную коллегию дать солдат для добавочного караула, однако часть книг всё-таки оказалась расхищена.3
Окончательное размещение библиотеки в новом здании на набережной Большой Невы закончилось лишь осенью 1728 г. 25 ноября (ст. ст.) Библиотека Академии торжественно открылась для читателей. «…Всем дозволено было посещать её дважды в неделю, и, по свидетельству современников, посетителей находилось всегда много».4
Но и здесь вопросы сохранности не были продуманы. В промемориях Канцелярии Академии наук от 20 марта 1729 г. и 28 августа 1730 г. указывалось, что кровли в помещениях протекали, отчего многие потолки обвалились. Отсутствие достаточного числа шкафов заставило хранить немалую часть фонда библиотеки в ящиках.5 Течи в кровле не были устранены. В 1744 г. в одном из залов библиотеки от течи был поврежден ряд книг.6
Неоднократные письма Канцелярии в строительное ведомство Петербурга не давали требуемых результатов. Особенно неблагополучно дело обстояло со стороны набережной Невы, которая не была укреплена. Вода постепенно подмывала берег. В ноябре 1746 г. Канцелярия Академии наук била тревогу, что вода подходит к самому зданию. «…Весьма опасно, что года через два всего берега у Академии не отмыло, отчего всё здание повалиться может». На это Канцелярия от строений, как обычно, отвечала, что средств на производство нужных работ сейчас нет.7
Между тем у руководства библиотеки нашлись деньги, например, на роскошно иллюстрированное издание «Палаты Санкт-петербургской Академии наук» (1741 г.). Историками уже неоднократно отмечалось, что часть денег, выделяемых в первой половине XVIII в. на Библиотеку Академии, использовалась её директором И.-Д. Шумахером «не целевым порядком». Помимо недостаточного библиотечного профессионализма последнего, его манеры заискивать и пускать пыль в глаза высшему начальству во вред делу, от себя заметим следующее. И.-Д. Шумахер был иностранцем, плохо знакомым с российской жизнью и культурой, и внутренне, по-видимому, презиравшим их. К тому же фактически он был наёмником. Его личное отношение к сбережению российских книжных ценностей оставалось весьма прохладным.
Это не могло не привести к трагическому происшествию. В результате грандиозного пожара 5 декабря 1747 г. Библиотека Академии наук понесла невосполнимые убытки. Причём предварительных сигналов о неблагополучном противопожарном состоянии библиотеки имелось достаточно.
По соседству со зданием Кунсткамеры и библиотеки на стрелке Васильевского острова ещё в 1731 г. был построен «Театр на воде», в котором в торжественные дни три раза в год устраивались фейерверки, представлявшие большую пожароопасность. 28 апреля 1735 г. в результате иллюминации кровля академических палат загорелась, но её удалось потушить. Из-за взрывов фейерверков были выбиты 244 стекла и одна дубовая рама.
Президент Академии наук барон Корф в своём докладе в Кабинет Её Императорского Величества просил перенести место устройства фейерверков подалее от библиотеки. Но несмотря на угрозу пожаров и повреждений, правительство Анны Иоанновны ходатайство Академии не удовлетворило. Для охраны близлежащих зданий в день иллюминации стала высылаться команда солдат, что никак не являлось разрешением вопроса.8
Но наибольшую угрозу представляли не всегда исправные печи и трубы академических зданий. 1 февраля 1742 г. начальник инструментальной мастерской Академии А. К. Нартов написал жалобу в Сенат на И.-Д. Шумахера, в которой, в частности, подчеркнул: «Библиотека и Кунсткамера, для империи Российской великими и неусыпными трудами … собранная, состоит в несчётных сокровищах в руках его Шумахеровых, а хранение оного весьма плохое …, ибо неосмотрением его в ближних и ненадлежащих местах печи были сделаны …, отчего в прошедшем декабре месяце и пожар учинился. … А в прочих европейских государствах такое сокровище хранят не только от внутреннего огня, но и от наружного строения в отдалении, а круг [возле. — М. Г.] здешней Академии всякого дерева [построек из дерева. — М. Г.] много».9
Пожар 5 декабря 1747 г. начался в пятом часу утра. Его точные причины установить не удалось, предположительно, лопнула одна из дымоходных труб. Огонь быстро охватил Обсерваторию и деревянную башню. Для тушения пожара были вызваны воинские части, мастеровые и служащие Академии. Администрация была озабочена спасением золотых и серебряных экспонатов кунсткамеры. Книги же просто выбрасывались из окон в снег.
В результате пожара сгорела Обсерватория, готторпский глобус, многие экспонаты Кунсткамеры и значительное число книг. Уцелевшие экземпляры сильно пострадали. В рапорте заместителя директора библиотеки И.-К. Тауберта говорилось: «…во время приключившегося при Академии пожара вынесенные из всех департаментов книги, кунсткамерские вещи, травы и письма в связках и не в связках от скорого бросания к берегу все подмокли».
Шумахер и Тауберт были чрезвычайно напуганы пожаром. В Архиве Академии наук сохранился черновик рапорта от 6 декабря 1747 г. о пожаре президенту Академии Разумовскому. Первоначальный его текст, написанный Таубертом от своего имени, подвергся большой редакционной правке и был подан уже от двух лиц: Шумахера и Тауберта. Они всячески стремились приуменьшить убытки, причинённые пожаром, однако, как показывает сохранившийся в Архиве Академии список книг, погибло 224 экземпляра. По сведениям И. К. Бакмейстера из общего числа 394 печатных и 333 рукописных книг только Русского отделения библиотеки пожар уничтожил 50 экземпляров.10 По убеждению М. В. Ломоносова, пожар произошёл целиком по вине администрации Академии.
Бедой БАН и ряда других библиотек последующего времени явилось то, что ими руководили случайные, «проходные» люди. С той же вероятностью они могли участвовать, например, в какой-нибудь военной экспедиции или стать чиновниками коммерц-коллегии. Проблема объективного профессионального отбора, выдвижения и назначения руководящих библиотечных кадров остаётся актуальной и в XXI веке.
Что касается XVIII столетия, то как ни удивительно, после ряда неудач и непродуманных, мягко говоря, управленческих действий и бездействий И.-Д. Шумахер и его ближайший помощник унтер-библиотекарь И.-К. Тауберт сохранили свои посты. Вообще, И.-Д. Шумахеру удалось оставаться в фаворе у высших властей несколько десятилетий (!) при нескольких самодержцах.
Несмотря на жалобы академиков, бездарное руководство библиотекой, включая область охраны её фондов, продолжалось. Так, часть книг БАН была расхищена из-за ненадлежащих мер охраны и учёта, причём, по-видимому, некоторые особо ценные издания присваивались самим начальством библиотеки и близкими им лицами. На нечестность Тауберта обратила внимание даже Екатерина II. Дорогие и редкие произведения исчезали из фонда, а потом всё свалили на очередной пожар. И.-Д. Шумахер при этом пояснял, что с хищениями ничего сделать нельзя, что в Оксфордской библиотеке книги прикрепляются цепочками, но все равно пропадают.11 Как видим, аргументы расхитителей остаются в принципе одинаковыми, что в XVIII, что в XXI веках.
На проблемы, связанные с человеческим фактором, накладывался низкий научно-технологический уровень. Как видно из донесений академиков в Сенат, многие книги из-за хранения в открытых шкафах покрывались пылью, изъедались молью. Не опровергая этих фактов, И.-Д. Шумахер объяснял, например, наличие моли недоброкачественной работой кожевников и переплётчиков. Со своей стороны, мы должны признать, что в восемнадцатом столетии наука ещё не научилась эффективно бороться с молью, бактериями и т. д. в библиотеках. Да и сегодня, в XXI в., не все подобные проблемы полностью изучены и устранимы на практике.
Интересно, что при переезде БАН в дом Демидова (2-я половина 1740-х гг.) обнаружилось, что здесь имеется множество крыс и мышей. Библиотечное начальство в этой связи распорядилось приобрести мышьяк.12 Судя по всему, эта мера дала эффект, так как в документах последующих лет о крысах и мышах ничего не говорится.
Мы должны объективно признать, что низкий уровень сохранности библиотечных фондов был в XVIII столетии присущ всем отечественным библиотекам. Библиотековедения как такового ещё не существовало, и библиотекарям того времени приходилось решать очень сложные вопросы эмпирическим путём, путём проб и ошибок, имея к тому же минимум технических средств и приспособлений. Эволюция рассматриваемой проблемы прослеживается в ту эпоху слабо, но выявление и анализ отрицательного опыта тоже может многое дать вдумчивому специалисту.
Патриаршия библиотека
И всё же в рассматриваемое время в России функционировал крупный библиотечный центр, где ситуация с сохранностью фонда, по-видимому, была более благополучной. Речь идёт о Синодальной (Патриаршей) библиотеке.
Московские церковные иерархи издревле собирали произведения богослужебного, учёно-религиозного, церковно-просветительского характера. К середине XVI в. — эпохе митрополита Макария — складываются общие контуры будущей Патриаршей библиотеки. Её основной задачей стало собирание всех «святых книг», которые в русской земле обретаются.13
В контексте статьи отметим, что долгое время в отечественных монастырях, являвшихся по сути ведущими центрами просвещения, накапливался опыт организации хранения и использования книжных богатств. При монастырях с крупными, по тогдашней мере, фондами на пост книгохранителей назначались наиболее образованные и авторитетные монахи. Библиотекам начали выделять особые помещения: «книгохранительные палаты». Хартии здесь складывались не в сундуки и «коробы», как раньше, а на полки или в шкафы.
Служителям вменялось в обязанность смотреть за порядком, в установленное время открывать книгохранилище для посетителей, впускать только «достойных», следить, чтобы книги не повреждались, не пачкались свечным воском, чернилами и т. д. За нерадивость книгохранителей строго наказывали, а провинившийся читатель должен был сполна возместить убыток.
Важно подчеркнуть, что монастырский библиотекарь обязан был не только хранить книги, но и хорошо знать их содержание. Значимой функцией служителей библиотек стало ведение книжных описей, которые постепенно перерастали из инвентарного списка в своеобразные каталоги и библиографические указатели. Прикладные достижения применялись и в Патриаршей библиотеке.
В петровское время, с 1701 по 1727 гг. в библиотеке провели пять описей, одна из которых была сугубо сличительной.14 Судя по ним, за исключением единичных неясных помет о судьбе той или иной книги, случаев пропажи или физической их утраты не зафиксировано. Очевидно, книги здесь сохранялись лучше, чем в светских библиотеках.
Напрашивается вывод, что одной из причин большего сбережения фонда Синодальной библиотеки являлось несколько иное отношение к церковной книге. Книга религиозного характера ассоциировалась в отечественном менталитете со «второй иконой». Украсть или повредить её считалось почти святотатством. Сказывались и другие, более прозаичные факторы. В частности, контингент читателей крупных светских библиотек, вероятно, был больше, чем в рассматриваемой библиотеке, а следовательно, выше была угроза сохранности фондов.
Долголетнее существование Синодальной (Патриаршей) библиотеки способствовало накоплению опыта решения библиотечных проблем, включая охрану фонда. За два века здесь были наработаны прикладные методики библиотечной работы. Случайные кадры отсеивались, и т. д.
Нельзя высказать мысль, что круг читателей Синодальной библиотеки, насколько об этом можно судить, по-видимому, отличался более высокой нравственностью. Пользовавшиеся ею духовные лица обязаны были блюсти определённые нравственные нормы, превышающие мирские правила. И хотя христианские догмы «не укради» и т. д. являлись общеобязательными, требования к поведению священнослужителей предъявлялись более строгие. Сказывалась многовековая церковная традиция пиететного отношения к книгам религиозного содержания.
После упразднения патриаршества и образования Святейшего Синода (1721 г.) Пётр I приказал в 1724 г. содержать Синодальную библиотеку отдельно от синодальной ризницы, хранившей иные церковные ценности. Таким образом, библиотека получила отдельное помещение, что не могло не способствовать лучшему хранению фонда.
Тогда же рукописи Синодальной библиотеки в большинстве своём получили новые переплеты. Старые состояли из досок, обтянутых кожей, и имели застёжки или завязки, принятые в старорусском переплётном мастерстве. Новые переплёты были сделаны из картона, обтянутого коричневой кожей, без застежек, что повлекло за собой деформацию листов. Кроме того, при новом переплетении погибли старые пометы и записи, бывшие на внутренней стороне переплётных досок.15 Возможно, такое неделикатное отношение переплетчиков, отчасти, было спровоцировано открыто скептическим отношением Петра и его окружения к Православной Церкви.
В то же время, как известно, «птенцы гнезда Петрова» идеализировали западную культуру и ценности и их представителей, что иногда превращалось в полуанекдот. В 1722 г. Москву посетил герцог Голштинский Карл Фридрих. Он «изъявил желание осмотреть библиотеку, хранившуюся в патриарших палатах». В библиотеке, как и полагается, немедленно начали наводить блеск. Профессору «Еллино-греческой школы» Афанасию Скияде поручили составить описание греческих манускриптов, изданное в 1723 г. под заглавием «Каталог греческих Рукописей Синодальной Библиотеки».
Этот каталог не только помогал на протяжении всего восемнадцатого века проводить сверку фонда. Он сыграл огромную роль в становлении западного общественного мнения относительно культурного наследия «варварской России». Библиотеки Ватикана, Оксфорда, Вены, издавна гордившиеся древними рукописями, «вдруг» увидели в Синодальной библиотеке достойную соперницу, которая могла поспорить «с самыми редкими тех библиотек книгами».16 Надо думать, что если бы герцог Голштинский выбрал другой экскурсионный маршрут, мы могли бы не узнать об удивительных богатствах, хранившихся в одной из отечественных библиотек.
По мнению Синода (1721 г.), Патриаршая библиотека оставалась «как и прежде, доступной для желающих пользоваться её сокровищами». С её книг снимались и печатались копии «для пользования общества и к споспешествованию Российской Истории». Но, несомненно, доступность библиотеки, как и других книгохранилищ XVIII в. представляется очень условной.
В сохранившемся документе Синода от 26 ноября 1736 г., пользоваться книгами Синодальной библиотеки могли ректор, префект, учителя и «первенствующие студенты» Славяно-греко-латинской академии. В отдельных случаях допускались сторонние благонадёжные лица, занимавшиеся учеными изысканиями. Для посетителей отводились три дня в неделю: вторник, четверг и суббота. Читать надлежало не в помещении книгохранилища, а в столовой, где были поставлены специальные столы. Литературу выносить запрещалось. Вскоре, правда, книги под расписку разрешили получать на дом ректору и префекту. За порчу и урон взыскивался штраф.
Одной из главных причин ограничений в пользовании фондом Синодальной библиотеки необходимо признать оправданную боязнь его расхищения. При сравнительно лучшем состоянии сохранности Синодальной коллекции, здешние книгохранители не могли не понимать, что степень защиты всё же была низкой и ненадёжной. Отсутствовали нормальные каталоги. По существовавшим описям или спискам книг не всегда можно было оперативно ориентироваться. Расстановку фонда, по современным нам меркам, следует назвать неупорядоченной.
Библиотека, которой по праву могла гордиться Россия, была фактически недоступна для отечественного образованного общества, по сути, обслуживала очень скромный корпус педагогов и лучших учащихся Славяно-греко-латинской академии. На данном примере вновь видим, что уровень охраны книжных ресурсов во многом определяет масштабы и содержание деятельности любой библиотеки.
Подводя общие итоги, мы вынуждены признать, что в деле сохранности библиотеки XVIII столетия не смогли удовлетворительно ответить на революционные изменения в библиотечной жизни, связанные с тенденцией на публичность. Судя по немногим сохранившимся и выявленным документам, можно говорить лишь об отдельных позитивных подвижках в исследуемой сфере, которые, однако, не влияли на общее сложное и даже удручающее положение с охраной библиотечных коллекций. Отметим, что речь идёт о крупнейших и лучших библиотеках России того времени.
Тем не менее опыт любого исторического периода, изученный глубоко и творчески, может и должен использоваться в решении современных проблем. Как и в наше время, у библиотекарей 1-й половины XVIII столетия имелось недостаточно материальных ресурсов для развития библиотечного дела, и в частности, обеспечения сохранности фондов. Почти все улучшения исходили благодаря «человеческому фактору». В условиях, когда отсутствовали необходимое финансирование и административно-организационная господдержка почти все держалось на людях.
Сегодня, когда ожидать реальной государственной помощи библиотекам не приходится, опора на субъективные, личностные факторы может принести неожиданно существенные дивиденды. Особо значимую роль могут сыграть современные библиотечные лидеры: руководители крупных библиотек, ведущие библиотечные специалисты и др.
Также очень важным является формирование и укрепление позитивных традиций, связанных с уважительным отношением к библиотечным ценностям. Как показывает история, позитивный менталитет становится здесь определяющим. Современным библиотекам, библиотечной печати и т. д. надо уделять гораздо большее внимание культивированию отечественных традиций, используя при этом все имеющиеся формы и направления своей деятельности.
Особо подчеркнём, что уровень сохранности библиотечных ресурсов исторически связан с уровнем нравственности читающего населения. Следовательно, необходимо всячески содействовать нравственному улучшению общества. Безусловно, эта задача носит общегосударственный, общенациональный характер и решается только системно, включая весь комплекс библиотечных средств. Осознавая всю её сложность и запущенность, мы понимаем необходимость тотальных действий в данной области. Без массового нравственного оздоровления решить множество актуальных прикладных задач не представляется возможным.
Михаил Николаевич Глазков, профессор МГУКИ, академик Международной академии информатизации, доктор педагогических наук, Москва
1 Абрамов К. И. История библиотечного дела в России [в 2 ч.]. Ч.1. — М.: Либерея, 2000. — С. 46.
2 Материалы для истории Академии наук. — Т. IV. — СПб., 1885. — С. 166.
3 Материалы для истории Академии наук. — Т. I. — СПб., 1884. — С. 356–357.
4 Пушкарев И. Путеводитель по Санктпетербургу и окрестностям его. — СПб., 1843. —
С. 427–430.
5 История Библиотеки Академии наук СССР, 1714–1964. — М.-Л.: Наука, 1964. — С. 45.
6 Там же.
7 Там же. С. 45–46.
8 Материалы для истории Академии наук. — Т. IV. — СПб., 1885. — С. 772–773.
9 Пекарский П. П. История императорской Академии наук в Петербурге. Т. 2. — СПб., 1872. — С. 895.
10 Бакмейстер И. К. Опыт о Библиотеке и Кабинете редкостей и истории натуральной Санктпетербургской Императорской Академии наук… — СПб., 1779. — С. 64.
11 История Библиотеки Академии наук СССР, 1714–1964. — М.-Л.: Наука, 1964. — С. 72–73.
12 Материалы для истории Академии наук. — Т. IХ. – СПб., 1889. — С. 201.
13 Лебедев Н. А. Макарий, митрополит Всероссийский (1482 † 1563). — М., 1877. — 134 с.; Московский митрополит Макарий и его время: Сб. статей. — М.: Изд. Московской Патриархии, 1996. — 300 с.; Попов Н. П. Возникновение Московской Патриаршей библиотеки. — М., 1933. — 38 с.
14 Иосиф (Левицкий) Московская Патриаршая или Синодальная библиотека. — М.: Русские ведомости, 1869. — 23 с.; Полудинский М. Описание Патриаршей библиотеки 1718 года. — М., 1864.
15 Луппов С. П. Книга в России в первой четверти XVIII века. — Л.: Наука, 1973. — С. 283–284.
16 Савва (Тихомиров). Указатель для обозрения Московской Патриаршей (ныне Синодальной) ризницы и библиотеки. — М.: Университетская типография, 1858. — С. 231–233.
От редакции: по отзывам специалистов Библиотеки РАН, степень изученности этой проблемы намного выше, чем указывает автор статьи. Достаточно назвать первый том Летописи БАН, вышедший в свет в 2004 году, в ней всё расписано по годам и месяцам с 1714 по 1900гг. В книге В. П. Леонова «Судьба библиотеки в России» (2000г.) Петру I, его отношению к книгам, Шумахеру и Ломоносову посвящены 4 главы (около 140 страниц), содержащие новые факты о деятельности человека, долгие годы возглавлявшего Библиотеку и Канцелярию Академии.
По вопросам сохранности фондов только в БАН было защищено 2 кандидатские диссертации, опубликованы материалы международных конференций по сохранению культурного наследия. Разве можно было в исторических разделах не писать о сохранности в 18 веке?