Так случилось, что мы были современниками этого самого свободного человека нашего несвободного времени. Тот, кто хоть однажды слышал его тихий голос, несомненно, ощутил боль утраты. Ушёл из жизни Григорий Померанц, человек, обойдённый любыми степенями, наградами и званиями, но умудрившийся определить духовную атмосферу целой эпохи. Он собою украшал время, в которое жил вместе с нами, и делал его более-менее сносным для дыхания.
Давайте ещё раз послушаем Григория Соломоновича и поразмыслим над вечными вопросами, которые волнуют каждого, кто не утратил ещё склонности к духовному поиску.
Этот текст — избранные места из публичной лекции, прочитанной в литературном кафе “Bilingua” пять лет назад.
О рождении Личности
Сейчас у каждого взрослого человека в нашей стране имеется удостоверение личности. Но очень редко, когда вы сидите в метро и оглядываете противоположный ряд сидящих, вам хочется остановиться взглядом на каком-то лице, мужском или женском, и чтобы вы подумали: «Вот это, пожалуй, личность». Личность не как условный административный термин, а как термин психологический и даже онтологический появляется очень медленно в ходе долгого исторического процесса и, прежде всего, в эпохи кризисов.
В обществе предписанных ролей личности в строгом смысле нет. Каждый подросток, мальчик или девочка, знают, что им придется сдать строгий экзамен, единый для всех. Они подвергаются различным испытаниям и обязаны показать, что у них есть выдержка, необходимые умения. После этого старики ещё расскажут им основные мифы племени, которые как бы связывают их с чувством вечности.
Личность начинается тогда, когда народ превращается в толпу, в многоликое чудовище, лишённое прочной ориентации. Предписанные роли заканчиваются, а индивидуальные роли люди найти ещё не умеют. И подросток, достигнув известного уровня развития, чувствует потребность вырваться из толпы. Это очень хорошо описано в романе нашего современника Александра Мелихова «Изгнание из Эдема». Эдемом было состояние волчонка в стае волчат, но в 16 лет герой почувствовал, что ему опротивела эта волчья стая, и он хочет вырваться из нее. Подробно это описано в романе, я не собираюсь его пересказывать.
У меня соответствующий миг произошёл интеллектуально. Я никогда не был волчонком в стае, я держался в стороне от стаек, в которые собирались мои сверстники, и очень любил читать. И вот в 15 лет, читая том за томом Шекспира, которого я одалживал у соседей по коммунальной квартире, дореволюционного Шекспира с красивыми картинками, я натолкнулся на следующий эпизод. Сперва выступает Брут и очень убедительно, красиво доказывает, что надо было убить Цезаря, чтобы восстановить добрые нравы в Республике. Затем выступает Антоний. Сперва он присоединяется к Бруту, хвалит его, а потом поворачивает настроение так, что толпа, только что рукоплескавшая Бруту, уже ненавидит его, и Бруту приходится бежать. Я с огорчением увидел, как сперва поддался на демагогию Брута, а потом на демагогию Антония, и это меня возмутило. Тогда я решил, что в прочитанном мною надо поискать какие-то фразы, идеи, слова, которые я никому не отдам, которые я чувствую, как глубинное «моё». Может, я не совсем так формулировал, но я начал искать такие фразы прежде всего у Шекспира. Например, с тех пор у меня врезался в сознание ответ Гамлета Розенкранцу и Гильденстерну: «Вы можете меня расстроить, но не играть на мне». Или его ответ Полонию, когда речь шла об актёрах: «Примите их лучше, чем они заслуживают, ибо если каждого принимать по заслугам, никто не избежит плетей».
В 16 лет я открыл нового любимого автора, Стендаля, в романе, который тогда назывался «Красное и белое», а теперь печатается под названием «Люсьен Левен»,— это незаконченный роман, и в черновиках были разные варианты заглавия. Увлекшись романом, я перечитал и предисловие, которое обычно читают последним, потому что интереснее сам роман, чем предисловие к нему. На этот раз оказалось интересным и предисловие. С тех пор, хотя я не перечитывал Стендаля, наверно, около 70 лет, я помню его изречения: «Позиция автора обладает только одним недостатком: каждая партия может считать его членом партии своих врагов». Или там же: «Политика в романе — как пистолетный выстрел во время концерта».
Дело было в 1934 г., летом, то есть уже состоялся XVII партийный съезд, на котором 292 человека вычеркнули фамилию Сталина в бюллетене тайного голосования. Потом, конечно, эти бюллетени сожгли, но было принято решение покончить со скрытой крамолой. Вскоре состоялось убийство Кирова, с которого и началась эта борьба. А я продолжал двигаться в своём направлении, не замечая, что страна идёт в противоположном.