Морозным февральским днём 1863 года чиновник почтового ведомства с незначительной фамилией Мальков прогуливался по Невскому проспекту. С восторгом и тайной завистью заглядываясь на холёных племенных рысаков, блиставшую на солнце роскошную дорогую упряжь, золотые вензеля и развевавшиеся султаны великолепных столичных экипажей, он с горечью сознавал, что едва ли ему доведётся оказаться в одном из них. На скромное жалованье титулярного советника так не разъездишься, да что говорить, обыкновенного извозчика возьмёшь не во всякий раз! Парадные подъезды, шикарные витрины и тяжёлые массивные двери с важными осанистыми швейцарами на пороге были не про его честь. Стыдливо потупив взор, и инстинктивно сжавшись, всякий раз он проскальзывал мимо них, стремясь оказаться незамеченным.
Выйдя к Литейной улице, чиновник остановился.
«Недурно было б и отобедать! Зайду, пожалуй, в погребок». Он припомнил он находившееся поблизости заведение, и поворотил направо.
Возле Мариинской больницы он решил перейти на другую сторону, где и находился вожделенный трактир. Ступив на мостовую, почтарь огляделся. Прямо на него, с лихим гиканьем и свистом, в клубах снежной пыли и пара, мчались дрожки, в которых сидел человек с высоко поднятым воротником и длинной рыжеватой бородкой. Отскочив назад и подождав, пока уляжется поднятый дрожками снег, быстрым семенящим шагом, почтарь стал переходить улицу, и тут носок его сапога поддел бумажный свёрток. Оброненный и никому не нужный, тот одиноко мёрз на запорошенной обледенелой брусчатке.
«Ассигнации!» — первым делом подумал Мальков, вспомнив cедеющую бородку и бобровый воротник человека в промчавшихся по направлению к Невскому дрожках. Осмотревшись, неуловимо быстрым движением он подобрал свёрток и, продолжая беспокойно озираться по сторонам, торопливо спустился в погребок.