В 2018 г. Санкт-Петербургский государственный институт культуры отмечает столетний юбилей. Осенью 1961 г. я поступил в аспирантуру кафедры библиографии Ленинградского государственного библиотечного института ЛГБИ) им. Н. К. Крупской, и с тех пор, вот уже более полувека, моя биография является частью истории старейшего библиотечного вуза.
Родимый факультет библиотечный!
Я был не лишним на твоём веку.
Пожалуйста, включи мою строку
В истории твоей папирус бесконечный.
Отсюда мемуарно-лирическое настроение, заставившее меня вспомнить легендарную кафедру информатики, другие структурные подразделения института и, самое главное, — прекрасные лица друзей и коллег, учителей и учеников, спутников, сотрудников, единомышленников. С большим удивлением я обнаружил, что мемуарная лирика не терпит прозаических форматов и требует поэтических откровений, чуждых обыденному повествованию. Судите, люди добрые, что получилось.
Кафедра информатики
После космического полета Юрия Гагарина, в атмосфере научно-технической революции и торжества кибернетики Министерство культуры РСФСР решило приобщить библиотечную профессию к мировому прогрессу и открыть в подведомственных ему институтах культуры кафедры научной информации. В октябре 1967 г. первая кафедра была образована в Ленинградском государственном институте культуры им. Н. К. Крупской (ректор — Н. П. Скрыпнев). Дело было так.
Только день на Руси начинается,
Да честной народ просыпается
Уж идёт-бредёт добрый молодец,
Соколов Аркадий Васильевич
В крепость древнюю, серокаменну,
«Институтом культуры» званную.
На ковры вступает махровые
Перед очи царя суровые,
Идеолога неусыпного
Николая Петровича Скрыпнева.
Вот нахмурил царь брови бархатны,
Отворил уста свои сахарны,
Постучал клюкой неразлучною,
Говорить начал речь научную:
— Ой ты, гой еси, на святой Руси
Времена пошли, что Господь спаси.
До меня дошли слухи странные,
Мол, науки есть иностранные,
Что придумали лбы беспечные
На несчастья библиотечные.
Собери дружинушку ратную
Да науку ту непонятную
Из чужих сторон забери в полон,
Приведи ко мне пред высокий трон.
Коли сделаешь, — награжу, любя,
А не сделаешь, — накажу тебя,
Сложишь голову бесталанную
На клюку мою деревянную.
Кафедра научной информации ЛГИК, вскоре переименованная в кафедру информатики, стала первой кафедрой информационного профиля в библиотечном образовании. На долю немногочисленного состава молодой кафедры выпала подготовка учебных программ и учебных пособий, разработка научного содержания «библиотечной информатики», определения места и роли кафедры в библиотечном образовании. В качестве отправной инстанции использовалась теория научной информации ВИНИТИ, но эту теорию нужно было «обиблиотечить», согласовать с курсами библиотековедения и библиографии. Специальные кафедры библиотечного факультета охотно сотрудничали с нами. Особенно крепкие деловые и дружеские отношения связывали нас с кафедрой технической литературы, где под руководством Людмилы Вениаминовны Зильберминц её талантливые и трудолюбивые ученицы Гертруда Гедримович и Валентина Минкина разрабатывали теорию документальных потоков. Спустя несколько лет я напомнил Гертруде о том времени.
Тают отроческие тайны,
как туманы на берегах.
Повзрослели мы чрезвычайно,
хоть ещё не в больших годах.
А когда-то загадки мира открывали,
идя под стол,
Зильберминц нас читать учила
то БУТИЛ, то ещё БУТОЛ.
И в БУТОЛе когда случайно на вопрос
находили ответ,
Будто бы открывали тайну, ну,
не тайну — хотя бы секрет.
Помнишь, как из Москвы приехав,
информатик Эрлен Бернштайн
Приобщал нас к букету секретов,
не секретов, а даже тайн.
От рассеиванья закона
бредфордбредили мы во сне,
И три зоны, три зоны, три зоны,
как три карты мерещились мне.
Но пришла неожиданно взрослость,
тайны сбросили свой покров,
И секреты уплыли в прошлость,
как туманы от берегов.
По законам научной школы,
чтобы был от науки прок,
И БУТИЛы мы, и БУТОЛы
переделываем в поток.
Может быть, недогадливый кто-то
превращеньем таким поражён,
А для нас — это просто работа,
как для Кио иллюзион.
Из Москвы, озадаченный крайне,
приезжал информатик Бернштайн
И просил: дайте тайну Бернштайну! Мы ответили: нету тайн!
Может быть, это было жестоко —
дать такой негативный ответ,
Но от истины он недалёко,
ведь в теории наших потоков
Белых пятен таинственных нет!
(1977)
В 1971 г. кафедра стала инициатором создания хозрасчётного научно-исследовательского сектора (НИС), в котором активно участвовали все кафедры библиотечного факультета, аспиранты и студенты. НИС просуществовал 20 лет. Он имел широкий круг заказчиков на его разработки по всей стране, которые приносили многотысячный доход институту и служили базой для творческой реализации преподавателей и аспирантов ЛГИК. Молодёжный состав НИС был не чужд профессиональному фольклору, в котором находили отражение разные текущие события. Например, об организации сектора была сложена на общеизвестный мотив шуточная песня «Подземный ход в науку»:
Серьёзно или в шутку, —
попробуй, докажи, —
Подземный ход в науку решили
проложить,
Подвал арендовали, повесили карниз
И кратко обозвали получившееся «НИС».
Припев: Потолок ледяной,
дверь скрипучая,
Картотеки горой, книги кучами,
И народ молодой, элегантный,
Для работы любой релевантный.
Не серебро, не злато искали под землей, —
Концепты, денотаты,
дескриптор ключевой,
Тезаурус копили, болела голова,
В тезаурусе были все слова, слова, слова:
Припев: Потолок ледяной ….
Дадим друг другу руку,
пусть будет нам с тобой
Подземный ход в науку
дорогой столбовой,
Ещё не знаем сами,
где путь проложен наш,
Но ты возьми на память
этот нисовский пейзаж:
Припев: Потолок ледяной ….
НИС действительно стал «столбовой дорогой» к научным степеням для многих сотрудников сектора и преподавателей вуза.
В общении со студентами кафедра информатики всегда придерживалась принципа «учиться нужно весело, чтоб хорошо учиться». Практиковались научно-художественные олимпиады, научные диспуты, которые были поучительны не только для учащихся, но и для их учителей. До сих пор вспоминаю выпускника 1981 г. Владимира Голубева (многолетнего директора Центральной научной сельскохозяйственной библиотеки Белоруссии), который вдохновил меня на мемориальный стих «Вкладыш к диплому».
У меня был студент,
он такой был, как все,
Иногда лишь смотрел по-другому.
Мы его одипломили в общем числе,
И, как всем, дали вкладыш к диплому.
Он учился, как все,
он конспекты зубрил
По-хорошему и по-дурному,
Он нахально сорил, аморально курил,
А ему дали вкладыш к диплому.
Он, как все, сачковал и,
как все, штурмовал,
Но порою по сути предмета
Он меня прерывал, он вопрос задавал,
На который не знал я ответа.
Только он безответности
мне не прощал,
Он мне верил, как будто святому,
Он в студента-хвостиста
меня превращал,
А ему дали вкладыш к диплому.
Мне с другими теперь
проводить семинар.
Я у группы спрошу незнакомой:
— У кого есть вопрос?
А в ответ — тишина.
Ведь ему дали вкладыш к диплому.
На вопросы, которые я не сумел,
Жизнь ответит ему по-простому,
Но мне кажется, будто и я поумнел,
Что и мне дали вкладыш к диплому.
Кафедра поддерживала деловые и дружеские контакты со всеми вузами культуры СССР и приобрела даже международную известность. Летом 1975 г. группа студентов и преподавателей посетила ГДР с научно-практическим визитом, который оставил свой след в кафедральном фольклоре. Гимном группы была песня «Добрая примета»:
Дождик, дождик, дождик на вокзале,
Дождик в переулках и проспектах,
Если дождь в дорогу провожает, —
Это, вроде, добрая примета.
Странствуя по свету
Долгою тропою,
Добрую примету, добрую примету
Возим мы с собою.
Ляйпциг, Ляйпциг
встретил нас дождями,
Дрезден, Дрезден
повстречал нас ливнем,
Мокли, мокли мы под Кёнигштайном,
В Хале, и в Потсдаме, и в Берлине.
Странствует по свету,
Нас сопровождая,
Добрая примета, добрая примета
Капля дождевая.
За границей капли дождевые
Все на ленинградские похожи,
И блестят, как камни дорогие,
На ресницах девушек хороших.
Бодрыми шагами
Шествуем по свету
С мокрыми ногами, с мокрыми ногами
С доброю приметой.
Капли, капли, капли дождевые,
Будто бы в магическом кристалле,
Города для нас совсем чужие
В дом знакомый преобразовали.
И по белу свету
Сколько ни хожу я,
Верю я в примету, верю я в примету —
Каплю дождевую.
Состав кафедры постоянно изменялся: в 1967 г. на ней числились 5 преподавателей и один лаборант; в 1970 г. стало 8 штатных преподавателей, 3 лаборанта, плюс штат технического кабинета вуза. В 1973 г. кафедра информатики была переименована в кафедру специального библиотековедения, стала выпускающей кафедрой вновь организованного факультета специальных библиотек, и состав её увеличился до 16 преподавателей. На кафедре сложился дружный, доброжелательный, работоспособный коллектив, и о каждом доценте или лаборанте можно рассказать в стихах и в прозе, как и было принято на кафедральных праздничных заседаниях. Не буду злоупотреблять временем читателя и ограничусь только тремя персонами.
Кафедра информатики на библиотечном факультете всегда исходила из аксиомы, что в библиотечной школе информатика существует для библиотечного дела, а не библиотечное дело для информатики. Поэтому важно использовать теорию информатики и, прежде всего, — теорию информационного поиска для совершенствования справочно-библиографического аппарата. В этом отношении показательно диссертационное исследование Риммы Фёдоровны Грининой, защищенное в феврале 1973 г., мораль которого выражена в следующей басне:
Не очень высок и не очень широк
Предметный стоял в ГПБ каталог.
Ходила молва, что основы основ
Его заложил баснописец Крылов.
Года пролетали над ним, не спеша,
И в общем-то он никому не мешал.
Но было угодно злодейке-судьбе,
Чтоб Гринина Римма пришла в ГПБ.
Она натолкнулась на тот каталог
И стала исследовать, чем же он плох.
Она зачисляет его в ИПС,
Ему измеряет размеры и вес,
Затем конструирует лингво-модель,
Где шуму немного, но много потерь,
И вот получает научный итог:
Инверсно-реверсный гигант-каталог.
А где ему дом уготован и кров, —
Не смог бы ответить и мудрый Крылов.
Сей басни мораль заключается в том,
Чтоб Ленисполком понастроил хором,
И был бы в хоромах высокий чертог,
В котором предметный стоял каталог.
Первым аспирантом очного обучения на кафедре информатики был талантливый и социально зрелый (рабочий стаж, служба в армии, ленинский стипендиат) Валерий Леонов, который под научным руководством доцента А. И. Манкевича в 1973 г. успешно защитил диссертацию на тему «Информативность реферативных изданий». Благодаря счастливому стечению обстоятельств возникла возможность командировать его на стажировку сроком
10 месяцев в Мерилендский университет (США). После успешного возвращения в 1974 г. молодой кандидат наук стал штатным преподавателем кафедры информатики, и на торжественном заседании по этому поводу была оглашена характеристика Леонова, якобы полученная от его армейского сослуживца. Вот она:
Если вы меня просили, я,
конечно, расскажу.
Мы с Леоновым служили там,
где я сейчас служу.
Жизнь солдатская известна:
раз и два, шагай в строю,
И Леонов топал честно,
вспоминая мать свою.
По особенным приметам он себя
не отличал,
Только в части культпросвета
был большой оригинал.
Мы на вечер танцевальный,
на концерт или в кино,
Он — к своей избе-читальне,
словно пьяница к пивной.
Мы внушаем коллективно:
отвлекись! а он в ответ:
— Мало, мол, информативна
эта ваша культпросвет.
Замполиту нет покоя,
у начдива мондраже:
Чтоб солдат читал запоем
прошлогодние РЖ!
В остальном он парень редкий,
парень — русская душа,
Я пошел бы с ним в разведку
или съездил бы в СеША.
Ни в Чикаго, ни в Нью Йорке
не поникнет головой.
Подписал: Василий Теркин,
Н-ской части рядовой.
Наконец, нельзя не воспроизвести, хотя бы словесно, колоритную фигуру доцента Дмитрия Иосифовича Блюменау, о котором его собственная жена Ирина самокритично выразилась так:
Бегут времена, словно бурный поток,
и я вспоминаю доныне:
Димитрий — изящный, как греческий
бог, и я, я — немного богиня.
Ах, Димочка-Дима, морской офицер,
и выправка есть, и фигура,
Но что характерно: умён, как Вольтер,
а я, я ведь тоже не дура.
Ах, Димочка-Дима, почти идеал,
я тоже была идеальной,
Но он информатике душу отдал
и сделался паранормальный.
Его не прельщает уже Купидон,
в нём нету любовного жара,
До паранауки додумался он,
как будто ему я не пара.
У Димки наука, у Димки дела,
он занят, он пишет писульки.
Я даже собачку себе завела,
чтоб с кем-то ходить на прогулки.
Однажды его прочитала статью
в какой-то подборке журнальной
И скорбно подумала: — Матерь твою!.. Как странно… Как парадоксально.
Как парадоксально, что греческий бог
вступил с информацией в схватку
И в паранормальной борьбе изнемог. Как странно, как скорбно, как сладко.
Бегут времена, словно бурный поток,
и я понимаю с годами,
Что паранормальный Димитрий
не плох. А я? Вы же видите сами!
(2000)
Постоянные структурные преобразования ЛГИК, которые затрагивали кафедру, не всегда воспринимались безболезненно, потому что нарушались сложившиеся межличностные связи и симпатии (антипатий и конфликтных ситуаций мы практически не знали). В конце 1974 г. большая кафедра специального библиотековедения была разделена на две половины, и на её последнем заседании прозвучали слова:
Бывает, товарищ, минута такая,
Когда притворяться нельзя,
Когда друг на друга мы смотрим, вздыхая,
Когда расстаются друзья.
И в будни и в праздник бывали мы вместе,
Делили слова и дела.
И разум делили. И общею честью
Нам кафедра наша была.
Наверное, многому жизнь нас научит,
И может быть, в разных местах
Нам будет не хуже, а может быть, лучше,
Но всё-таки будет не так.
По новым дорогам куда-то шагая,
О прошлом не помнить нельзя.
Бывает, товарищ, минута такая,
Когда расстаются друзья.
(1974)
Структурные составляющие Института культуры
Кафедра информатики изначально была немаловажным структурным элементом вуза, и ректор Н. П. Скрыпнев счёл нужным включить заведующего кафедрой в состав Ученого совета ЛГИК. Сменивший Скрыпнева энергичный и амбициозный Евгений Яковлевич Зазерский активизировал деятельность Совета и вдохновил меня на следующие строки:
Мы сегодня не стоим
На месте;
Мы бежим, бежим, бежим
Все вместе.
Нам привычен стал режим
Этот;
Мы бежим, когда сидим
В советах.
Мы бежим не налегке,
Вразвалку,
А во всю свою, кхе-кхе,
Дыхалку.
На плечах своих несём
Культуру
И, как можем, поддаём
Аллюру.
Тут вопил какой-то плут
И Иуда,
Мол, куда культуру прут
И откуда?
Видим, нам не по пути,
Без апорий
Объяснили, как пройти
В крематорий.
Говорю я ректору:
Боюся,
Что назавтра поутру
Загнуся.
А мне ректор: ни хрена,
Надо, Федя,
Главно, воля быть должна
К победе!
Поменяй свои штаны
На шорты,
Все быть нашими должны
Рекорды!
И отбросил я своё
Сомненье,
Понял я, что бытиё
В движенье.
Финишируем сейчас,
Чтоб завтра
Этот финиш стал для нас
Новым стартом.
(1983)
Главным структурным элементом всякого вуза являются деканаты, потому что они обеспечивают взаимосвязь между преподавательским коллективом и студенческой массой. Эта взаимосвязь строится по-разному в зависимости от формы обучения (очная, вечерняя, заочная), но во всех случаях главная нагрузка и главная ответственность ложится персонально на декана. Воистину библиотечные деканы — образования титаны. Мне всегда хотелось воспеть их самоотверженный труд. Жаль, что нечасто выпадает такая возможность.
Н. Г. Чагиной
По Марсову полю, по Марсову полю
В зимнюю стынь и в осеннюю сонь
Девчонки идут в свою высшую школу,
И путь освещает им вечный огонь.
Их учат о Марсе, их учат о Марксе,
Их учат в течение тысячи дней
О том, как нести в пролетарские массы
Немеркнущий свет марксианских идей.
Про всё забывают девчонки беспечно —
Про Марса, про Маркса, про тысячу дней,
Но знают навечно и помнят навечно
Лишь то, что дороже всего и родней.
Про Нину Григорьевну помнят девчата.
Студенческой юности, время, не тронь,
Ты видишь, она у дверей деканата,
Как вечная память, как вечный огонь.
И минули годы, и выросли дети.
Стареть бы не надо, да, видно, нельзя.
Спасибо за то, что живете на свете
Вы, Нина Григорьевна, юность моя!
(1999)
Н. П. Сироткиной
Тёмная ночь.
Над Невой опускается тишь.
Догорает последний фонарь
на последнем трамвае.
В тёмную ночь
ты в своём деканате не спишь,
За учебным процессом следишь
и слезу утираешь.
Целый поток затерялся,
как пули в степи.
Тёмная ночь его призрачный след
скрывает.
Что с них возьмешь?
Если кто-то на лекции спит,
Он от детской кроватки тайком
в институт прибегает.
Смотрит студент
в глубину твоих ласковых глаз,
Капля дрожит
на девичьей крутой реснице.
Тёмная ночь в голове у студента сейчас,
И тебе от него ничего,
ничего не добиться.
Но, наконец,
наступает последний момент:
Тёмных ночей непроглядная мгла
спадает,
В белую ночь
свой диплом получает студент
И тебе преподносит цветы
и глаза утирает.
Верю твоим материнским
бессонным очам,
Солнечный свет бесконечно
из них струится,
Верю я в то, что,
пока ты не спишь по ночам,
Даже в самую тёмную ночь
ничего не случится.
(1978)
Н. Г. Донченко
Образование заочное,
Ты — как зачатье непорочное.
Из пустоты рождаешь ты
Младенцев чудной красоты.
Девицы единоутробные,
Духовно — ангелоподобные,
Библиотечный деканат
Для них родная Альма мат.
Они не просто небожители,
Они — профессии спасители,
Поскольку очник дорогой
В библиотеки — ни ногой.
Зато подвижники-заочники
Докажут, что не зря пророчески
Ванеев, не жалея сил,
Их непорочности учил.
(2008)
О каждой из кафедр института культуры хочется сказать особо, но я не могу этого сделать. Поэтому только двум, но зато очень разным, преподнесу стихотворный привет.
Кафедре детской литературы
Подарили нам года
Щедрое наследство —
Голубые города
Золотого детства.
Надевали мы, спеша,
Взрослости оковы,
Но остались сторожа
Детства золотого.
Беспокойная душа,
Пламенное сердце —
Старожилы-сторожа
Золотого детства.
Им досталась благодать,
Сладкая забота:
Книжки детские читать,
Верить в Дон Кихота,
В жизни то уразуметь,
Что не всем понятно,
Нас, безумных, пожалеть
Нелицеприятно.
Ну, а мы, мой друг седой,
Скажем без кокетства,
Что завидуем порой
Старожилам детства.
Беспокойная душа,
Пламенное сердце —
Старожилы-сторожа
Золотого детства.
(1976)
Кафедре гражданской обороны
Слагались о вас былины
И сказки во все времена,
Красавцы гардемарины
И стройные мичмана.
Во время лихой годины
Верила вам страна,
Красавцы гардемарины
И стройные мичмана.
После морской пучины
Культура вам не страшна,
Красавцы гардемарины
И стройные мичмана.
У вас на висках седины,
У вас на груди ордена,
Красавцы гардемарины
И стройные мичмана.
Поверили мы отныне
В культурного Нептуна,
Красавцы гардемарины
И стройные мичмана.
Немеркнущие мужчины,
Вам вечная юность дана,
Красавцы гардемарины
И стройные мичмана.
(1982)
Друзей моих прекрасные черты
Дорогие друзья! Не забытый романс,
Не забавные карикатуры, —
Мне хотелось бы вам подарить Ренессанс, Ренессанс Института Культуры.
Чтоб, войдя в Летний сад, удивили ваш взгляд
Не шедевры античной скульптуры,
А друзей и подруг ренессансный парад —
Вечный штат Института Культуры.
К сожалению, я не смогу наяву
Мнемозину представить в граните, —
Лишь портреты словесные я назову,
Ну, а вы меня верно поймите.
Эти стихотворные зарисовки появились по случаю юбилеев, защит, других памятных поводов. Их интерес в том, что они сохранили своеобразный аромат времени, который трудно передать в документирующей прозе. Это типичный профессиональный фольклор. Возможно, что стихотворные портреты известных наших деятелей по-новому высветят их для молодого поколения, а сверстникам напомнят об учителях, друзьях, соперниках. Получился очень пёстрый вернисаж. Я пытался систематизировать хаос, но потом отказался от этой безумной затеи и перешел на формально-хронологический порядок появления тех или иных экспонатов.
Г. Г. Фирсов
Есть Человек. В его натуре всегдашний
поиск, вечный бой,
И он, мятежный, ищет бури,
как будто в бурях есть покой.
Окончив дело,
по привычке берётся он за новый труд
И переходит из Публички
в Библиотечный институт.
В обширной отрасли Культуры
немало кто облюбовал
Себе струю, светлей лазури,
его же звал девятый вал.
Туда идёт он доброхотом,
где полки книжные подряд
Под информационным гнётом,
как мачты, гнутся и скрипят;
Где круговерть дискуссий свищет,
где ничего понять нельзя.
— Увы, он счастия не сыщет… —
ему пророчили друзья.
Но нет! Ни время, ни усталость
не властны над его судьбой,
А седина — как белый парус —
над беспокойной головой.
(1972)
М. М. Гаккель
Заиграла где-то флейта
вальс «Осенний сон»,
Наступило бабье лето —
бархатный сезон.
Солнышко ещё не прячет щедрые лучи,
Лишь порою дождь поплачет,
ветер поворчит.
Провожают в школу мамы
маленьких ребят,
А студенты входят сами
прямо в деканат.
Приобщиться им охота
к тайнам ремесла,
Чтоб с читателем работа их не обошла.
Бабье лето не случайно лучшее из лет,
В нём «очей очарованье», как сказал поэт.
Отшумела баламутность
буйных вешних вод,
И легла на сердце мудрость,
как на древо — плод.
Счастлив тот, кто бабье лето,
бархатный сезон,
Словно добрую примету,
положил в ладонь.
(1979)
М. А. Брискман
Не мутит Неву непогода,
не осень вспугнула гроза, —
Идёт в институт Воевода,
чтоб новое слово сказать.
В фигуре его коренастой
неистовый демон живёт,
Он мест не обходит опасных,
он сам их себе создаёт.
Скрываясь за бровью косматой,
глаза его зорко следят:
Не бродят ли где супостаты
под кровлями книжных палат.
Он мощью своей исполинской
привык оппонентов крушить.
Задумал тогда Решетинский
стандартом его устрашить.
Но только не очень-то просто
забрать Воеводу в полон,
Он мыслит всегда не по ГОСТу,
и этим-то он и силён!
Он любит арабские сказки,
и если имеет досуг,
Читает, что пишут в Дамаске
его кандидаты наук.
В каких он бывал заварухах,
каким обжигался огнём,
Лишь «Летопись книжная» глухо
потомкам расскажет потом.
Вдоль вольной Невы он шагает,
зовет его снова борьба,
И яркое солнце играет
на шишках сократова лба.
(1981)
И. Е. Баренбаум
О благородный Книжный Петербург,
О лавка Смирдина, о тишина Публичной,
О пушкинский вольнолюбивый дух,
О разночинцев почерк романтичный!..
Шли годы. Бурь порыв мятежный,
Тревоги шумной суеты
Заволокли ваш образ нежный
И скрыли милые черты.
Всем стала информация нужна,
Развился дефицит бумажной целлюлозы,
На месте книжных лавок Смирдина
Воздвигнуты дворцы советской прозы.
Петров преобразился город.
Весёлых пушкинских харит,
Чтоб утолялся книжный голод,
Трудоустроили в Горлит.
И благородный Книжный Петербург,
Как чудные мгновенья наших дедов,
Как искра Божия, забылся б и потух,
Когда б не подвиг их, жрецов и книговедов.
Из поколенья в поколенье
Они хранят его черты,
Как божество, как вдохновенье,
Как гений чистой красоты.
(1982)
И. В. Гудовщикова
Патриотика благородная —
как возвышенность рукотворная;
Рядом с нею Международная —
как вершина, нам не покорная.
Не отдельной стране-отечеству
в её малости или крупности,
Это вызов всему человечеству,
человеческой совокупности.
Притчи мудрые, сказки детские
вымывает река забвения.
Библиографы самые дерзкие
образуют отряд спасения.
Это крест не плебея, а кесаря,
да и кесаря-то не всякого,
Ибо лавры Конрада Геснера
тяжелее венца Мономахова.
Нелегко раскопать зловредности
многоречья и многоязычия,
По объёму и амбивалентности
доходящие до неприличия.
Пробиваясь осадой и штурмами,
добираясь до слоя культурного,
Чудодействуют библиоштурманы
второго и высшего уровня.
Из незримого и неслышного,
из учёности и из глупости
Создают они Летопись Книжную
человеческой совокупности.
Патриотика благородная —
как возвышенность рукотворная;
Рядом с нею Международная —
как вершина, нам не покорная.
(1988)
А. Н. Ванеев
Мы с тобою не дружили,
не ловили окуньков;
Разным идолам служили,
разных славили богов.
Ненавижу я интриги,
но за мной водился грех:
Я ванеевские книги
изучал тайком от всех.
От компьютерных идиллий
я бежал в библиохрам,
Чтоб вдохнуть там книжной пыли
инновационный шарм.
Одного мне только жалко,
и скорбят о том стихи,
Что с тобою на рыбалке
не сварили мы ухи.
(1995)
Петербургская библиотечная школа
Петербургская школа
белой ночью явилась.
Поступить в неё может каждый,
если захочет.
Напишите прошенье: —
Мин херц, сделай милость…
Напишите, и Пушкин за вас похлопочет.
В этой школе не учат таблиц
логарифмы,
В ней не знают дидактики новой
и старой.
Там одухотворяют легенды и мифы,
Достоевский и Блок там ведут семинары.
Петербургская школа
возле невского брега,
Где Фонтанка, где Невский,
где Марсово поле.
Её лучшие классы —
в наших библиотеках:
Петербургская библиотечная школа.
Петербургская библиотечная школа,
Ты не выглядишь
модной зарубежной картинкой,
Ты умеешь быть строгой, умеешь —
веселой,
Петербургская школа
с ленинградской морщинкой.
В этой школе пожизненно мы —
однокашки.
Наши деды и дети
в этой школе учились.
Было счастье победы,
и бывали промашки.
Извините нас, Пушкин,
что не всё получилось.
(1999)
Коллегам-женщинам
Назло лукавому Амуру
В наш век орала и меча
Вы беззащитную Культуру
Взвалили на свои плеча.
Но сердце женское тоскует
О доме, где покой и корм;
А злое мужичье взыскует
То перестроек, то реформ.
Из авантюры в авантюру
Они стремят свои следы;
А женщины хранят Культуру
И гений чистой Красоты.
(1999)
Е. Н. Буринская
Шёпот, робкое дыханье, трели соловья …
Юных дней воспоминанье, я или не я?
ЛГИК. Студенчество. Страницы.
Жизненный этап.
Ах, как хочется влюбиться.
Брискман иль Бухштаб?
Краеведческих законов
правда или ложь.
Обольстительный Леонов.
Что с него возьмёшь?
Что возьмёшь с такого парня?
То, что взять нельзя:
Шепот, робкое дыханье,
трели соловья …
Годы. Встречи и разлуки. Роковые дни.
Дети выросли. А внуки? Будут и они.
Мы, увы, не молодеем, но не в этом зло.
Нам привыкнуть
к юбилеям очень тяжело.
Более всего печалит, милые друзья,
Что никто нам не подарит
трели соловья.
Юбилей годов не прячет
за кружком нулей.
А за ним чего маячит?
Снова — юбилей!
Снова тостов громыханье.
Тише. Слышу я:
Шепот, робкое дыханье, трели соловья.
(2000)
Г. И. Позднякова
Скрывая нашу бестолковость,
Твердим избитые слова.
Талант — единственная новость,
Которая всегда права.
Смолкают дрязги пересудов,
Когда в какой-то дивный миг,
Как сверхъестественное чудо,
Талант приоткрывает лик.
Талант, он скупости не знает,
Даров своих не бережёт.
И кое-что перепадает
Нам, грешным, от его щедрот.
И постигаем, как не странно,
Что мы ума не лишены.
Что жить бездарно, бесталанно
Мы тоже, тоже не должны.
Талант — единственная новость,
Которая всегда права,
А Генриэтта Позднякова
Всегда талантливо нова.
(2004)
М. Н. Колесникова
Зал затих. Он представленья хочет.
И сегодня очередь моя.
Председатель, словно авве отче,
Сострадая, смотрит на меня.
За грехи и промахи расплата
Наступает. Избавленья нет.
В роли беспощадного Пилата
Выступает первый оппонент.
А второй — как кровожадный слепень,
Третий — тоже демон во плоти.
Да, конечно, докторскую степень
Обрести — не поле перейти.
Я, искатель истины Марина,
Я в научный гений неспроста
Верю, как Мария Магдалина
Верила в распятого Христа.
А придётся за науку нашу
Пострадать, уж я не обману.
Я всегда готова выпить чашу,
Если надо, даже не одну!
(2006)
В. С. Крейденко
Мы ещё не монументы,
Не добыча для архива, —
Книжники-интеллигенты
Ленинградского разлива.
Закаляли наш характер
Классики литературы
Крупская, как альма матер,
Нам трепала шевелюры.
Жаль, конечно, шевелюру,
Но не жаль прическу сбросить
Чтобы книжную культуру
Нам не опростоволосить.
Мы за временем бежали,
Торопя года скупые,
Помнят книжные скрижали
Наши дактилоскопии.
Будут правнуки-студенты
Удивляться: что за диво!
Книжники-интеллигенты
Ленинградского разлива.
Добрые, как космонавты,
И наивные, как дети,
Помнящие слово Правды,
А не форум в Интернете.
Мы же им, мой друг старинный,
Посоветуем читати
Том Надежды Константины
В нецифрованном формате.
Пусть у них судьба другая
Но потомок пусть поймёт,
Что тот, кто с Книгой по жизни шагает,
Тот никогда и нигде не пропадёт!
(2015)
Эхо друг друга
Когда самолёты пошлёт в небеса
Скупая подруга-разлука,
Останутся с нами друзей голоса,
Как эхо, как эхо, как доброе эхо друг друга.
Мы писем не пишем, а пишем статьи
В научных трудах и гроссбухах,
И в них посылаем приветы свои,
Как эхо, как эхо, как долгое эхо друг друга.
И если улыбкой кого-то из нас
Одарит подруга-наука,
В анналах её сохранится наш глас,
Как эхо, как эхо, как вечное эхо друг друга.
(2017)
Постскриптум
Если память жива, не забыты слова
Из неспетой ещё партитуры,
Значит, есть у нас шанс сотворить
Ренессанс,
Ренессанс Института Культуры
Аркадий Васильевич Соколов, профессор СПбГУКИ