Это было официальное извещение, что на меня записался нумер 1-330 и что сегодня в 21 я должен явиться к ней — внизу адрес
Е. Замятин «Мы»
«Дом Радости» — любовно называли это здание сразу после постройки. «Слеза социализма» — окрестили его острословы уже через несколько лет.
Этот дом на улице Рубинштейна в Петербурге мгновенно бросается в глаза — очень уж неприглядным и обшарпанным выглядит он на фоне красивых, нарядных, щедро декорированных зданий XIX века: голые стены без украшений, крохотные балкончики, строгие геометрические формы… Можно даже сказать, что этот дом напоминает историю молодого советского государства в миниатюре: то же самое несоответствие грандиозного утопического замысла и суровой реальности…
Дом-коммуна инженеров и писателей (именно так он назывался официально) был спроектирован талантливым архитектором Андреем Олем (учеником легендарного Фёдора Лидваля) в конце двадцатых годов в актуальном конструктивистском стиле. Стоит заметить, что, несмотря на кажущийся контраст с окружающей застройкой, архитектор тщательно вписал свой дом в пейзаж: и высотностью, и формой фасада дом повторяет соседние здания. Никаких кричащих элементов и выпирающих мансард, как принято у нынешних архитекторов.
Проект этот способен лучше всяких документальных свидетельств рассказать об идеалах молодого советского государства. Например, в квартирах совсем не предусматривались кухни: предполагалось, что творческая интеллигенция не должна размениваться на такие мелочи жизни, как приготовление пищи. Питаться жильцы должны были в просторной столовой, которую архитектор спроектировал здесь же, в доме: сдаёшь в столовую продуктовые карточки, платишь 60 рублей — и можешь больше не беспокоиться о хлебе насущном. Также в комплекс «Дома радости» входили детский сад, парикмахерская и даже библиотека, а на крыше дома располагался солярий, где жильцы могли загорать, а их детишки — кататься на велосипедах (для этого крыша была снабжена высокими бортиками). Одним словом, Дом-коммуна был настоящим прорывом в борьбе со «старым бытом». Строился он, кстати, не на государственные средства, а на паи будущих жильцов. Вырос быстро, за два года: в 1929-м строительство началось, а уже в 1931-м первые жильцы отпраздновали новоселье. В доме разместились 52 квартиры и столовая на 200 мест.
Изнутри дом больше всего походил на гостиницу: двери небольших двухкомнатных квартир (были и побольше — в три-четыре комнаты) выходили в общий коридор, который оканчивался общей зоной с душевыми кабинками (личные ванные комнаты тоже исключили из проекта как буржуазный пережиток). Да что там, даже гардероб был общим: жильцы оставляли пальто и шубы на первом этаже и поднимались в свои квартиры уже налегке.
Сначала в доме действительно жилось радостно и весело. Двери комнат практически не запирались, а жильцы то и дело ходили друг к другу в гости или проводили время в многочисленных общих помещениях. «В доме было шумно, весело, тепло, двери квартир не запирались, все запросто ходили друг к другу, — вспоминала поэт Ида Наппельбаум, которая тоже жила в Доме. — Иногда внизу в столовой устраивались встречи с друзьями, с гостями, приезжали актёры после спектаклей, кто-то что-то читал, показывали сценки, пели, танцевали. В тот период впервые после суровой жизни последних лет военного коммунизма стали входить в быт советских людей развлечения, танцы, ёлки…» Творческой атмосфере способствовало и то, что жильцами дома были самые знаменитые писатели, поэты, режиссёры того времени: поэт Ольга Берггольц с семьёй, автор повести «Сорок первый» Юрий Либединский, поэт Вольф Эрлих (именно ему Есенин посвятил легендарное предсмертное стихотворение «До свиданья, друг мой, до свиданья…»), писатель и драматург Александр Штейн и многие, многие другие люди, чьи имена сейчас почти забыты, а тогда гремели на всю страну. Чай пили из гранёных стаканов, сервизов и скатертей дома не держали, да и занавески большинством обитателей считались мещанскими пережитками.
Но продолжалось это счастье не слишком долго. Времена настали невесёлые: очень многие обитатели Дома Радости покинули Дом, став жертвой печально известной 58-й статьи. Характерна в этом смысле судьба самой известной обитательницы Дома, Ольги Берггольц (сейчас на фасаде висит мемориальная табличка в её память): именно отсюда её в 1937-м увезли в Большой дом как участницу «контрреволюционного заговора» (стандартная для тех времён формулировка), именно здесь в страшные дни блокады умер от голода её муж, литературовед Николай Молчанов.
Если ж кто угрюм и одинок,
Вот мой адрес — может, пригодится? —
Троицкая, семь, квартира тридцать.
Постучать. Не действует звонок, —
писала Берггольц в стихотворении «Дальним друзьям» (улица Рубинштейна тогда называлась Троицкой). Одним словом, даже по сугубо политическим причинам дом №7 очень скоро перестал быть Домом Радости.