Современный читатель думает о И. С. Тургеневе большей частью как о писателе, чьи сочинения изучались в курсе школьной программы. Если спросить такого читателя, что он помнит из Тургенева, то, скорее всего, будет назван роман «Отцы и дети». Кто-то припомнит «Записки охотника» и, возможно, ещё что-то, если школа была с углублённым изучением литературы.
Разумеется, есть счастливые исключения, когда Тургенева читают много и с интересом. Но, в целом, мало кто за исключением специалистов-филологов сегодня видит в Тургеневе писателя современного, который может говорить со своим читателем на понятном ему языке. Скорее, его считают непонятным, чтение его книг — медленным, особенно если учитывать современные ритмы и темпы, и несколько скучным. Все перечисленные мною эпитеты встречались в характеристиках, которые давали Тургеневу мои студенты, когда я проводила среди них опрос, как они относятся к чтению его книг. Особенно часто повторялось определение «скучный».
В этой ситуации можно отчасти винить нашу школу, считая, что она приучает к стереотипному восприятию тех же «Отцов и детей». Когда в основном конфликте романа усматривают исключительно как «борьбу» либералов с демократами, а сам роман гвоздями прибиваются к давно ушедшей эпохе. В нём мало кто из читателей, особенно школьного возраста, видит извечную, едва ли не с каждым человеком случающуюся жизненную ситуацию. Тем более не осмысляют вопросы вековечные, экзистенциальные, сомасштабные тем, что ставят в своих сочинениях Ф. М. Достоевский или Л. Н. Толстой, —вопросы о смерти, вечной жизни, спасении человека и любви, которая «никогда не перестаёт»1.
Хотя следует признать, что стереотипы не рождаются просто так, у них всегда есть основания, потому и следы «борьбы» идей и социальных чаяний в романе Тургенева, безусловно, имеются и ими тоже не стоит пренебрегать. Можно ещё сказать, что Тургенев — писатель исключительно позапрошлого века и для нас, живущих в XXI столетии, слишком архаичный, и потому пусть он остаётся героем своего времени, а мы будем читать новые книги, написанные на новом и нам понятном языке.
Возникает резонный вопрос: можно ли прожить без Тургенева человеку современному? И настолько ли он велик, чтобы его книги можно было перечитывать сейчас, причём не только для приятного времяпрепровождения, а для глубокого эстетического удовольствия и работы душевной и нравственной, к которой нас и призывают истинно великие авторы — Данте, Шекспир, Сервантес, Гёте, Достоевский, Л. Толстой?
В начале ХХ столетия подобные вопросы тоже возникали. Как относиться к Тургеневу? Чего ждать от него поколению нарождающемуся? Не ушёл ли он в прошлое вместе со своим временем? В «Силуэтах русских писателей» Ю. Айхенвальд высказал мысль, которая и сейчас многим моим студентам и даже коллегам представляется справедливой. Критик назвал Тургенева «туристом жизни», который «всё посещает, всюду заглядывает, нигде подолгу не останавливается» — он «падок на внешнее», а его «любовь литературна»2. Тургеневский «туризм», по мысли Ю. Айхенвальда, предопределил отношение к нему читателя, поскольку Тургенев, хотя и кажется «богатым, содержательным, разнообразным», но «не имеет <…> пафоса и подлинной серьёзности»3. В трактовке Ю. Айхенвальда Тургенев предстаёт писателем хорошим, даже очень хорошим — прекрасно чувствующим природу, тонким знатоком первой любви, — но всё же неглубоким, потому что из действительности он «вынул <…> трагическую сердцевину»4. Ему якобы неведомы вопросы жизни и смерти, и даже любовь у него — вымышленная. И поэтому во многом Тургенев остаётся для читавших и даже почитавших его в своё время знатоков лишь «сладостной страницей»5, никогда не умирающей, но уходящей в прошлое — его нельзя брать в настоящее. Сказано это было давно, но в той или иной мере воспроизводится сейчас.
Действительно, Тургенев на первый взгляд может показаться менее глубоким6, чем бесспорно великие и ценимые во всем мире русские писатели Достоевский и Толстой. К чтению его книг вообще нельзя подходить с теми же мерками, которые допустимы и даже требуемы по отношению к его более известным младшим современникам. Дело в том, что смыслы тургеневских текстов рождаются исключительно в сфере художественности, и он никогда или очень редко прибегает к открытой публицистике в выражении свой идеи. Тургенев ничего не навязывает, он предпочитает не говорить напрямую, что называется в лоб, и подразумевает, что его читатель проявит творческую щепетильность, прозорливость и — волю к пониманию.
Всё это требует от последнего — со-участия в творчестве. Чтение Тургенева фактически является трудной и одновременно увлекательной душевно-эстетической и творческой работой. Внешне очень лёгкие тексты нужно «допрочитывать» самому, искать глубины в каждом слове, фразе, образе, мотиве и наконец — в целом художественной постройки. При этом Тургенев не заставляет читателя это делать обязательно, он предполагает свободный выбор.
А это значит, что, в принципе, можно считывать только с поверхности текста, наслаждаться красотой описания, психологизмом характера или ситуации, видеть родственные чувства и эмоции, погрузиться в историческую картину — и этого будет достаточно. Хотя, безусловно, чтение любого художественного сочинения всегда предполагает вчитывание в образы, и применительно к текстам Достоевского или Толстого это тоже необходимо делать.
Но у Тургенева на художественности всегда лежит особенная нагрузка. В ней — всё. Поэтому если читатель действительно хочет приблизиться к пониманию смыслов тургеневского текста, то ему просто необходимо настроить себя на серьёзное творческое дело. Подобного рода свободой не обладает читатель Достоевского и Толстого, который должен идти за писателем почти как за мессией и верить его слову, в какой-то мере подчиняться ему. В науке о творчестве Достоевского давно отмечено, что так называемый полифонизм его романов, где почти у каждого героя есть право на свой голос и своё слово, — явление обманчивое. Поскольку за всем этим стоит авторская сверхзадача, как сам Достоевский её определял, — «христианская» и «высоконравственная»: «восстановление погибшего человека»7. Быть больше чем литератором стремился всегда Толстой, и это ему, создавшему своё учение, в немалой степени удалось. За ним шли, как за пророком. Тургенев же предоставлял читателю возможность идти самому. А это мы самое сложное — свободно выбирать свой путь. Несвобода всегда легче — меньше ответственности.
Возможно, именно поэтому у Тургенева сейчас нет большой читательской аудитории ни на его родине, ни за рубежом, где он всё больше представляется писателем западного склада. Хотя его иностранные современники и друзья отмечали, что это далеко не так, что его «реализм» удивительно не похож на их метод письма. Словом, Тургенев всё же писатель «для немногих». И потому юбилейная суета пройдёт, будут сказаны действительно нужные слова и отдана дань уважения и признательности, подведены итоги и намечены перспективы учёными и деятелями культуры, но позднее он опять останется со своим не очень многочисленным читателем. Так будет в том случае, если мы не захотим взглянуть на Тургенева как-то иначе, без школьных стереотипов и интеллектуального высокомерия, причиной которых зачастую является обычная невежественность. 200-летний юбилей — отличный повод приблизиться к Тургеневу и, как он сам говорил о Пушкине, а мы адресуем эти слова уже ему самому, «стать более русским и более образованным, более свободным человеком»*.
Ирина Анатольевна Беляева, доктор филологических наук, профессор, историк литературы, Москва
* Соч.: 12; 350.
1 Тургенев обращался к Первому посланию апостола Павла к коринфянам в своей знаменитой статье «Гамлет и Дон Кихот», когда речь шла о любви: «всё минется <…> — одна любовь останется». [Соч. 5: 348]. Ссылки на сочинения и письма Тургенева приводятся в тексте по изданию: Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. Сочинения: В 12 т. Письма: В 18 т. — М.: Наука, 1978 — издание продолжается, с указанием: «Соч.», «Письма», тома и страницы
2 Айхенвальд Ю. И. Силуэты русских писателей. Вып. 2. — М.: Издание «Научного слова», 1908. — С. 138, 141.
3 Там же. С. 138.
4 Там же.
5 Там же
6 Ср.: «Тургенев не глубок. И во многих отношениях его творчество — общее место»: Там же. С. 138.
7 Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. — Л.: Наука, 1980. — Т. 20. — С. 28.